Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

этого, в 1920-е годы, — в антибандитских операциях на Северном Кавказе и потому были хорошо знакомы Миронову. Вероятно, совет возродить «тройки» Миронов получил от Дейча (из секретариата НКВД) или Фриновского, знавших, как высоко Сталин ценит запросы «снизу». Как бы то ни было, 22 июня Ежов передал «просьбу» Миронова Сталину.

25 июня 1937 года Сталин в перерыве между заседаниями пленума ЦК вместе со своей свитой отправился на московский аэродром, чтобы встретить летчиков из состава первой в истории воздушной полярной экспедиции, предпринятой с целью создания научной станции на дрейфующей льдине. Жарким летним днем в Кремле по этому поводу был устроен импровизированный банкет. «Накрыты столы были так, как никогда прежде не видел, поскольку не бывал в ресторанах», — вспоминал 15-летний (в то время) Сигурд Шмидт, чей отец, Отто, возглавлял Арктический институт[2803]. Сергей Образцов, артист Московского художественного театра и кукольник, выступил с новаторскими стихами о полярниках, доставившими огромное удовольствие Сталину. Он пригласил Образцова выпить с ним вина[2804].

Во время июньского пленума 1937 года с прозвучавшими на нем заявлениями о «центре центров» Миронов частным образом жаловался Фриновскому, что все эти сфабрикованные дела препятствуют расследованию настоящих преступлений. «Что ты занимаешься философией? — резко ответил Фриновский. — Сейчас темпы такие, когда надо показывать результаты работы не через месяцы и годы, а через дни»[2805]. 28 июня, еще до завершения работы пленума, было принято решение о создании «тройки» по Западной Сибири. 2 июля Сталин подписал резолюцию «Об антисоветских элементах», в которой приказывалось создать во всех регионах «тройки» для вынесения внесудебных приговоров[2806]. (Резолюция была издана от имени Политбюро, но его формальные заседания к тому времени уже не проводились[2807].) Она стала самым кровавым из всех документов сталинского режима. 3 июля во все 65 республиканских и региональных управлений НКВД была отправлена шифрованная телеграмма за подписью Ежова с требованием в кратчайшие сроки провести учет ранее сосланных кулаков, обычных преступников и бывших заключенных[2808]. 5 июля, пока шли эти подсчеты, был издан указ, согласно которому жены «врагов народа» подлежали заключению в лагеря на срок от пяти до восьми лет — за то, что были их женами[2809]. Узбекское руководство просило разрешения о рассмотрении «тройками» дел «национал-террористов» (то есть не узбеков, особенно таджиков); западносибирская «тройка» во главе с Мироновым просила о том, чтобы ее юрисдикция была распространена на бывших эсеров, бывших меньшевиков, бывших белогвардейцев, бывших священников — словом, всех «бывших»[2810]. Просьбы были удовлетворены[2811]. На тот случай, если кому-то требовалась дополнительная мотивация, были арестованы главы управлений НКВД по Челябинской области и Татарстану, из-за чего Миронов провел ночь без сна — начальник татарского Управления НКВД когда-то был его шефом[2812].

Помимо кнута, имелись и пряники: всего за один месяц 179 оперработников было удостоено государственных наград, в том числе не менее 46 орденов Ленина (один из них достался Миронову). 17 июля 1937 года орден Ленина получил и Ежов «За выдающиеся успехи в деле руководства органами НКВД по выполнению правительственных заданий». В тот же день Политбюро формально одобрило решение о существенном повышении окладов сотрудникам государственной безопасности в Москве, Ленинграде и на Украине[2813]. Отныне рядовые оперативники получали от 500 до 800 рублей в месяц, в то время как оклад руководителей республиканских НКВД был повышен до 3500 рублей — на 300 %. (В то же время региональный партийный босс получал 2 тысячи рублей в месяц, за исключением дополнительных конвертов с деньгами, а глава Верховного Совета СССР — 1200 рублей.) Помимо этого, если начальники НКВД, подобно дворянам, уже давно имели в своем распоряжении особняки с прислугой, в то время как их подчиненные нередко проживали в коммуналках или общежитиях, в годы террора многие рядовые оперработники получили заветные квартиры, а также государственные дачи, отобранные у арестованных «врагов»[2814]. Имущество, конфискованное у врагов народа, включая сбережения, считалось законной добычей (известно, что некоторые чекисты жаловались на то, что арестованные оказывались «бедными крестьянами»). Часть этой добычи законным образом перепродавалась через специальные магазины, созданные для того, чтобы обращать конфискованные вещи в деньги, однако многое просто присваивалось. На свою долю претендовали и боссы, остававшиеся за кулисами[2815].

Вернувшись домой с московского совещания, Миронов уведомил своих подчиненных (25 июля), что действие требования о получении от прокуратуры санкции на арест (статья 127 Конституции 1936 г.) «приостановлено» и что им следует без огласки «найти место, где будут приводиться приговора в исполнение, и место, где закапывать трупы»[2816].

26 июля 1937 года Сталин устроил в Кремле прием для летчиков Чкалова, Байдукова и Белякова, которые вернулись из Северной Америки, где их принимали в Белом доме. Они ехали в Кремль в открытых машинах, украшенных гирляндами цветов. Сталин обнял и расцеловал героев. Те попросили, чтобы в программу праздничного концерта был включен джаз-банд Утесова, и тот исполнил со сцены песню «Сердце» из знаменитого фильма «Веселые ребята». Хотя в Грановитой палате отсутствовали микрофоны, акустика в этом небольшом помещении была превосходной. Кроме того, джазисты сыграли американскую мелодию «Отражение в воде» с русскими словами о женщине, ожидающей возвращения возлюбленного, от которой Сталин якобы прослезился. Деспот аплодировал стоя, вызвав длительную овацию. Утесов снова спел эту песню, и по щекам у Сталина снова катились слезы; затем песня была исполнена в третий раз. Вождь был так тронут, что сам сделал заявку, попросив исполнить «С одесского кичмана» — полный уголовного жаргона манифест преступного мира, официально запрещенный цензурой[2817].

Грязной работой занимался Фриновский, составивший оперативный приказ НКВД № 00447 (от 31 июля), одобренный Сталиным (двойной нуль в номере указывал на совершенно секретный характер приказа). «Перед органами государственной безопасности стоит задача — самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов», — указывалось в приказе, который требовал «раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ Советского государства»[2818]. Всякий потенциальный враг — объявленный таковым в административном порядке — подлежал либо расстрелу (1-я категория), либо высылке в отдаленные лагеря ГУЛАГа (2-я категория). Архивисты региональных и республиканских управлений НКВД обновляли свои картотеки «антисоветских элементов», бывших «кулаков» и преступников-«рецидивистов». Ежов и Фриновский на основе сообщенных им цифр устанавливали местные лимиты на аресты, в масштабах всего Союза составившие 269 тысяч человек (76 тысяч предполагалось расстрелять, 193 тысячи приговорить к восьми либо к десяти годам заключения в ГУЛАГе)[2819]. Понятно, что местные должностные лица НКВД запрашивали все более высокие лимиты. Западная