Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

— Тогда почему «хорошо»?

— Потому что эти парни вместе с их трусливым Махтубагой — дураки, каких поискать. Если мы ночью не объявимся, они утром снимутся, так нас и не заметив. Халеф, как твоя нога, ты можешь спуститься?

— Да, сиди.

— Тогда поручаю их тебе. Ты останешься внизу, пока я тебя не отзову.

— А где ты меня будешь искать?

— Они развели костер, а над ним стоит старая скрюченная сосна. У ее ствола я и буду тебя поджидать.

— Я уже пошел, сиди. Ружье я оставлю, оно мне только помешает. Ножа хватит для какого-нибудь дурачка, который захочет проверить его на остроту.

И он мгновенно исчез. Сосед его, англичанин, взял меня за рукав.

— Мистер, где ваша совесть? Я сижу здесь и не понимаю ни бельмеса. Единственное, что там внизу сидит свора персов.

Я вкратце поведал ему сложившуюся ситуацию, и все равно мирзе этот наш разговор показался слишком долгим. Он прервал меня вопросом:

— Эмир, а мне на врагов можно взглянуть?

— А ты сможешь бесшумно двигаться через ветви и кусты, корни и листья?

— Думаю, что да, постараюсь быть осторожным.

— А ты научился подавлять кашель и чихание?

— Но это ведь невозможно!

— Это вполне возможно, нужна лишь тренировка. Но мы рискнем. Может, удастся подслушать что-то важное. Если тебе кто-то залетит в глотку или нос, то прижми рот к земле и закрой руками голову. Если хочешь подкрасться к кому-то, не дыши носом — обязательно чихнешь! Если приспичило кашлянуть поблизости от неприятеля, то уткнись в землю и пытайся, если это ночь, сымитировать уханье филина. Но настоящий охотник никогда не кашляет и не чихает в лесу. Идем!

Я пошел первым, он — за мной. Я старался убирать с его пути все, что могло вызвать лишний шум, и вскоре мы подобрались со стороны Халефа к кустарнику, где могли укрыться в глубокой тени. В двенадцати шагах от нас горел костер. Оба офицера сидели близко к огню, а остальные образовали разомкнутый круг у костра. Блики от пламени падали на лошадей, пасшихся поодаль или просто лежавших в траве.

Мирза не издал ни звука, но я слышал его взволнованное дыхание. Этот храбрый человек впервые оказался в таком необычном положении. У меня сердце стучало так же, как однажды, когда я подбирался к отряду индейцев сиу, посланному поймать меня. Сейчас, правда, я был спокойнее.

Наши враги не подозревали, что в этой местности есть еще кто-то, кроме них. Они беседовали так громко и непринужденно, что их было слышно на другом берегу реки.

В тот момент, когда мы затаились в своем укрытии, лейтенант спросил:

— Ты намереваешься взять его живым?

— Если он даст взять себя живым — да.

— И живым доставить его домой?

— Я не безумец. Пусть люди скажут, что они хотят, так я и сделаю.

— Мертвым! — раздались голоса.

— Ну вот. У нас есть приказ доставить хотя бы его голову. Если мы повезем его живым, нужно будет забирать и все его имущество, и жен. А если ограничимся головой, об остальном и спрашивать не будут.

— При нем должно быть все его богатство, — заметил лейтенант.

— Да, этот сын проклятого генерала очень богат, он нагрузил сокровищами восемь верблюдов, мы можем как следует поживиться, разделив все между собой.

— А что, если мирза находится под охраной шейха или турецкого чиновника?

— Тогда мы не можем выдавать, что мы персы. Понимаете? Впрочем, у него нет времени организовывать для себя эту защиту — уже завтра или послезавтра мы его поймаем. Поднимемся с зарей и найдем следующие знаки. Этот глупец Хасан Арджир-мирза, наверное, вбил себе в голову, что раз Садык не может говорить, он и писать не способен. А что, по-вашему, эти знаки, как не письмена? Теперь ложитесь-ка, собаки, времени для отдыха у вас мало!

Они все тут же последовали его приказу, и кто-то успел перед сном помечтать о сокровищах, которые могли бы оказаться у него в руках. Наш же разведчик сообщил нам следующее — отец мирзы был генералом, и сам мирза тоже вроде бы генерал. И мстят ему важные персоны, от их мести он и спасается.

Когда враги затихли под своими покрывалами, мы отползли на безопасное расстояние.

— Эмир, — начал мирза, когда мы были вне пределов слышимости, — я одарил их лейтенанта и капитана многими почестями. Оба должны умереть!

— Они не стоят твоего внимания. Они — собаки, которые достойны только плестись за тобой, наказывать надо не их, а их господ!

— Они хотят убить меня, чтобы захватить сокровища!

— Хотят-то они хотят, но ничего не получат. Поговорим об этом в лагере. Ползи обратно один. Я скоро вернусь.

Он отошел с явной неохотой. Убедившись, что он удалился, я подполз к Халефу и шепотом передал ему необходимые указания. Затем я сделал дугу вокруг лагеря наших врагов, добрался до кустарников и реки и пошел дальше в южном направлении. Через две минуты я обломал молодую ольху так, чтобы ее макушка указывала на юг, а через пять и десять минут повторил то же действо. У последнего знака река круто поворачивала, что мне было на руку. Потом я вернулся в лагерь.

На все про все мне понадобилось полчаса, и мирза уже начал беспокоиться. И англичанин тоже спросил:

— Где это вас носило, сэр? А то сидишь тут сиднем и ничего не знаешь. Да!

— Успокойтесь, скоро все будут при деле.

— Отлично! Укокошим всех ребяток?

— Нет, зачем, немного пощекочем им носы.

— Это меня радует! Только пусть у них будут такие же носы, как у меня. Кто будет в этом деле?

— Только вы и я.

— Тем лучше. Кто один делает дело, ни с кем не делится славой. Когда заварится каша?

— Незадолго до рассвета.

— Тогда я еще немного придавлю ухо.

Он улегся и вскоре заснул.

Хасан жаждал обсудить со мной ситуацию, а у разделительной загородки я узрел три женские фигуры, которые тщились услышать то, о чем мы шептались.

— Где ты был сейчас, эмир? — спросил он.

— Я хотел дать тебе время немного успокоиться и поразмыслить. Умный человек никогда не советуется со своим гневом, а спрашивает совета у мозгов и сознания. Отложи свой гнев и скажи, что ты надумал.

— Я нападу на них с моими людьми и убью всех!

— Три десятка сильных мужчин будут убиты твоими ранеными слугами?

— Ты и твои спутники поможете нам.

— Нет, так дело не пойдет. Я не варвар, а христианин. Моя вера говорит мне, что я могу защищать жизнь, когда ей что-то угрожает,