Евгений Онегин (с комментариями Ю.М. Лотмана) - Александр Сергеевич Пушкин

мазурка сохранила

Первоначальные красы:

Припрыжки, каблуки, усы

Всё те же: их не изменила

Лихая мода, наш тиран,

Недуг новейших россиян.

XLIII. XLIV

Буянов, братец мой задорный,

К герою нашему подвёл

Татьяну с Ольгою; проворно

Онегин с Ольгою пошёл;

Ведёт её, скользя небрежно,

И, наклонясь, ей шепчет нежно

Какой-то пошлый мадригал,

И руку жмёт — и запылал

В её лице самолюбивом

Румянец ярче. Ленский мой

Всё видел: вспыхнул, сам не свой;

В негодовании ревнивом

Поэт конца мазурки ждёт

И в котильон её зовёт.

XLV

Но ей нельзя. Нельзя? Но что же?

Да Ольга слово уж дала

Онегину. О Боже, Боже!

Что слышит он? Она могла…

Возможно ль? Чуть лишь из пелёнок,

Кокетка, ветреный ребёнок!

Уж хитрость ведает она,

Уж изменять научена!

Не в силах Ленский снесть удара;

Проказы женские кляня,

Выходит, требует коня

И скачет. Пистолетов пара,

Две пули — больше ничего —

Вдруг разрешат судьбу его.

Глава шестая

La sotto i giorni nubilosi e brevi,

Nasce una gente a cui l’morir non dole.

Petr[24].

I

Заметив, что Владимир скрылся,

Онегин, скукой вновь гоним,

Близ Ольги в думу погрузился,

Довольный мщением своим.

За ним и Оленька зевала,

Глазами Ленского искала,

И бесконечный котильон

Её томил, как тяжкий сон.

Но кончен он. Идут за ужин.

Постели стелют; для гостей

Ночлег отводят от сеней

До самой девичьи. Всем нужен

Покойный сон. Онегин мой

Один уехал спать домой.

II

Всё успокоилось: в гостиной

Храпит тяжёлый Пустяков

С своей тяжёлой половиной.

Гвоздин, Буянов, Петушков

И Флянов, не совсем здоровый,

На стульях улеглись в столовой,

А на полу мосье Трике,

В фуфайке, в старом колпаке.

Девицы в комнатах Татьяны

И Ольги все объяты сном.

Одна, печальна под окном,

Озарена лучом Дианы,

Татьяна бедная не спит

И в поле тёмное глядит.

III

Его нежданным появленьем,

Мгновенной нежностью очей

И странным с Ольгой поведеньем

До глубины души своей

Она проникнута; не может

Никак понять его; тревожит

Её ревнивая тоска,

Как будто хладная рука

Ей сердце жмёт, как будто бездна

Под ней чернеет и шумит…

«Погибну, — Таня говорит, —

Но гибель от него любезна.

Я не ропщу: зачем роптать?

Не может он мне счастья дать».

IV

Вперёд, вперёд, моя исторья!

Лицо нас новое зовёт.

В пяти верстах от Красногорья,

Деревни Ленского, живёт

И здравствует ещё доныне

В философической пустыне

Зарецкий, некогда буян,

Картёжной шайки атаман,

Глава повес, трибун трактирный,

Теперь же добрый и простой

Отец семейства холостой,

Надёжный друг, помещик мирный

И даже честный человек:

Так исправляется наш век!

V

Бывало, льстивый голос света

В нем злую храбрость выхвалял:

Он, правда, в туз из пистолета

В пяти саженях попадал,

И то сказать, что и в сраженье

Раз в настоящем упоенье

Он отличился, смело в грязь

С коня калмыцкого свалясь,

Как зюзя пьяный, и французам

Достался в плен: драгой залог!

Новейший Регул, чести бог,

Готовый вновь предаться узам,

Чтоб каждым утром у Вери37

В долг осушать бутылки три.

VI

Бывало, он трунил забавно,

Умел морочить дурака

И умного дурачить славно,

Иль явно, иль исподтишка,

Хоть и ему иные штуки

Не проходили без науки,

Хоть иногда и сам впросак

Он попадался, как простак.

Умел он весело поспорить,

Остро и тупо отвечать,

Порой расчётливо смолчать,

Порой расчётливо повздорить,

Друзей поссорить молодых

И на барьер поставить их,

VII

Иль помириться их заставить,

Дабы позавтракать втроём,

И после тайно обесславить

Весёлой шуткою, враньём.

Sed alia tempora![25] Удалость

(Как сон любви, другая шалость)

Проходит с юностью живой.

Как я сказал, Зарецкий мой,

Под сень черёмух и акаций

От бурь укрывшись наконец,

Живёт, как истинный мудрец,

Капусту садит, как Гораций,

Разводит уток и гусей

И учит азбуке детей.

VIII

Он был не глуп; и мой Евгений,

Не уважая сердца в нём,

Любил и дух его суждений,

И здравый толк о том о сём.

Он с удовольствием, бывало,

Видался с ним, и так нимало

Поутру не был удивлён,

Когда его увидел он.

Тот после первого привета,

Прервав начатый разговор,

Онегину, осклабя взор,

Вручил записку от поэта.

К окну Онегин подошёл

И про себя её прочёл.

IX

То был приятный, благородный,

Короткий вызов, иль картель:

Учтиво, с ясностью холодной

Звал друга Ленский на дуэль.

Онегин с первого движенья,

К послу такого порученья

Оборотясь, без лишних слов

Сказал, что он всегда готов.

Зарецкий встал без объяснений;

Остаться доле не хотел,

Имея дома много дел,

И тотчас вышел; но Евгений

Наедине с своей душой

Был недоволен сам собой.

X

И поделом: в разборе строгом,

На тайный суд себя призвав,

Он обвинял себя во многом:

Во-первых, он уж был неправ,

Что над любовью робкой, нежной

Так подшутил вечор небрежно.

А во-вторых: пускай поэт

Дурачится; в осьмнадцать лет

Оно простительно. Евгений,

Всем сердцем юношу любя,

Был должен оказать себя

Не мячиком предрассуждений,