Андрей Громыко. Дипломат номер один - Леонид Михайлович Млечин

5 ноября 1940 года Рузвельт выиграл выборы в третий раз. Он обещал согражданам:

– Я уже это говорил, но скажу еще раз: ваши дети не отправятся воевать в чужих войнах.

Своим советникам президент сказал:

– Когда на нас нападут, это уже будет не чужая война.

Британское правительство, которое возглавил Уинстон Черчилль, просило Вашингтон о помощи. И Рузвельт с верным помощником Гарри Гопкинсом придумали программу ленд-лиза: бери оружие сейчас и воюй, а заплатишь после войны или вернешь полученное.

11 марта 1941 года конгресс принял «Закон по обеспечению защиты Соединенных Штатов». Президент получил право «продавать, передавать права собственности, обменивать, сдавать в аренду, одалживать или иным образом распоряжаться» любыми военными ресурсами. Логика простая: если сосед успешно защищает свой дом, то и твой дом в большей безопасности.

Конгресс сразу ассигновал восемь с лишним миллиардов долларов на поставки оружия и боеприпасов для Англии – сумму, эквивалентную двум годовым военным бюджетам Германии.

Американский президент обещал:

– Мы окажем всю возможную помощь и британцам, и всем, кто противостоит гитлеризму.

Надо полагать, Сталин и Молотов посылали Громыко на смену полпреду Константину Уманскому, в котором они несколько разочаровались. Но 22 июня 1941 года началась война, и отношения с Вашингтоном внезапно приобрели особую важность, поэтому назначение Андрея Андреевича на пост полпреда отложилось.

3 июля Сталин, выступая по радио, произнес слова, прежде немыслимые:

– В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки.

Вновь понадобился Максим Литвинов. Его приглашали в Кремль на встречи с иностранными дипломатами, ему поручили выступать по радио, писать для английской и американской печати.

В конце сентября 1941 года бывшего наркома включили в состав советской делегации на первых переговорах с англичанами и американцами. Литвинов все еще оставался без должности и в списке числился как депутат Верховного Совета. Но его появление многое значило и для американцев, и для англичан. Московская конференция продолжалась несколько дней. На ней договорились о поставках Советскому Союзу всего, что нашей стране необходимо для войны.

Максима Максимовича снова зачислили в штат Наркомата иностранных дел и отправили в Куйбышев, куда эвакуировали и аппарат наркомата, и весь дипломатический корпус (все вернутся в Москву в августе 1943 года).

9 ноября Литвинова неожиданно вызвали в столицу. Сталин назначил его заместителем наркома и одновременно послом в США. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1941 года были введены ранги чрезвычайного и полномочного посла, чрезвычайного и полномочного посланника, поверенного в делах.

Перед отъездом в Вашингтон вождь сказал Литвинову, что главное – заставить могущественные Соединенные Штаты с их мощным экономическим потенциалом помогать Советскому Союзу и вступить в войну против Германии. Сразу же после нападения Гитлера и Англия заявила о своей солидарности с Россией, но англичане могли оказать в основном моральную поддержку, они сами воевали и нуждались в помощи.

Литвинов добрался до Соединенных Штатов кружным путем через Тегеран, Багдад, Калькутту, Бангкок, Сингапур, Манилу.

Константина Уманского вернули в Москву и утвердили членом коллегии Наркомата иностранных дел, а летом 1943 года командировали послом в Мексику, что воспринималось как второстепенное назначение. В январе 1945 года самолет, в котором он летел в Коста-Рику, потерпел аварию. Уманский с женой погибли. А за полтора года до этого столь же трагически ушла из жизни их дочь Нина – ее застрелил влюбленный в нее (и не желавший разлуки) сын наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина и застрелился сам.

Франклин Рузвельт был рад встрече с Литвиновым, он ценил советского дипломата, часто приглашал его к себе, и они подолгу беседовали один на один. Посол мог в любой момент напрямую обратиться к президенту. Литвинов успешно завоевывал также симпатии простых американцев и убеждал американских политиков в необходимости помочь Советскому Союзу.

– Когда наши дела стали катастрофически плохи и Сталин хватался за любую соломинку, он отправил Литвинова в Вашингтон, – вспоминал член политбюро Анастас Микоян. – Литвинов использовал симпатии к нему Рузвельта и других американских деятелей и, можно сказать, спас нас в тот тяжелейший момент.

Андрей Андреевич Громыко, упорный, усидчивый, любимец Молотова, работал у Литвинова советником. Контакт будущего министра с бывшим не получился. Громыко и Литвинов не ладили. Максиму Максимовичу молодой дипломат, что называется, не глянулся.

Сам Громыко вспоминал, как присутствовал при весьма неприятном разговоре между Молотовым и Литвиновым. Он происходил в июне 1942 года в Вашингтоне. Молотов приехал в Соединенные Штаты на переговоры, Литвинов и Громыко его сопровождали. Разговор состоялся в машине, в которой оказались сразу три министра иностранных дел СССР – действующий, бывший и будущий.

Молотов опять завел речь о том, что Англия и Франция подталкивали Гитлера к нападению на Советский Союз. Это звучало как самооправдание – поскольку Вячеславу Михайловичу постоянно напоминали о подписанном им пакте с нацистским министром Иоахимом фон Риббентропом. Литвинов не сдержался и возразил Молотову. Максим Максимович говорил абсолютно откровенно.

Громыко писал позднее:

Я поразился тому упорству, с которым Литвинов пытался выгораживать позицию Англии и Франции. Несмотря на то что Литвинов был освобожден от поста наркома иностранных дел СССР за его ошибочную позицию, в особенности в оценке Англии и Франции, тем не менее он почему-то продолжал подчеркнуто демонстрировать свои взгляды перед Молотовым, а тем самым, конечно, и перед Сталиным. Странно было слушать этого человека…

Я не сомневался, что по возвращении в Москву Молотов доложит Сталину об этом диспуте в автомашине. Также не сомневался и в том, что уже только из-за одного этого факта перспектива работы Литвинова в США в качестве посла может потускнеть. Так оно и произошло.

Литвинов в силу своего характера и биографии, взглядов на жизнь сохранял определенную самостоятельность в суждениях и действиях. Громыко же принадлежал к «молотовскому призыву», к поколению чиновников, сознававших, что малейшее сомнение в мудрости начальства смерти подобно. Литвинов много жил за границей, неплохо понимал западных политиков и сам был в определенном смысле европейским человеком. Громыко свои университеты проходил в годы репрессий и воспитывался в духе ненависти и презрения к Западу.

Молотов считал, что в наркомате только он один занимается дипломатией. Остальные должны просто исполнять его указания, не отступая ни на шаг от инструкций. Еще при Литвинове посол мог спорить с наркомом, обращаться в ЦК, к Сталину в случае несогласия. При Молотове это уже стало невозможно. Да и послы уже были такие, которым и в голову не приходило спорить с наркомом: что начальство приказало, то и правильно.

Максим Максимович был, видимо, последним человеком на этом посту, которому доставало смелости высказывать начальству свои взгляды в лицо.

Громыко тогда страшно удивился и продолжал удивляться на склоне лет, когда писал мемуары. Его взгляды тоже не раз расходились с представлениями малограмотного начальства, но Андрей