Развод в 50. Двойная жизнь мужа - Анастасия Дмитриевна Петрова

— Оля, я хочу, чтобы Ева ушла. Немедленно.

Мне приходится выговаривать каждое слово по слогам, чтобы до нее наконец дошло.

— Гордей, ты можешь приказать мне, но не ей, — отвечает спокойно. — Она останется, пока сама не решит уйти.

Я пытаюсь что-то сказать, но она продолжает. Её голос снова становится мягким, почти убаюкивающим:

— Гордей, ты устал. Я вижу это. Ты потерял себя в этих попытках угодить всем. Но ты ведь знаешь, где тебя ждут.

— Ольга, прекрати, — резко обрываю её.

— Пашка спрашивает о тебе каждый день, — говорит очень тихо, и в её словах слышится искренность. — Он хочет знать, почему папа не приезжает.

— Скажи ему, что я занят, — отвечаю машинально.

— Я скучаю, — её голос едва слышен. — Правда скучаю.

— Это ничего не меняет, — отрезаю я, словно ставлю точку.

Внутри меня настолько неспокойно, что удушающий ком застревает где-то между горлом и грудью.

— Ты так думаешь? — резко переключается на холод. — Ты поймёшь, Гордей. Только будет слишком поздно.

Гудки. Она отключилась.

Сука! Она просто положила трубку.

Я медленно кладу телефон на стол, будто боюсь, что он снова даст о себе знать. Мысли клубятся, как чёрный дым, обжигая изнутри. Ева у Ольги. Ольга говорит мне то, чего я не хочу слышать. И пока я пытаюсь сохранить контроль, мир вокруг рушится. Кусок за куском.

Когда я поднимаю голову, понимаю насколько идиот. Просто конченный. Марта. Она стоит на пороге, сжимая руки так, что костяшки побелели. Её лицо, обычно спокойное и тёплое, теперь словно застывшая маска боли.

— Ты говорил с ней, — произносит она, и голос звучит глухо, как эхо в пустом доме. — Я слышала…

— Марта… — начинаю я, но голос предательски срывается.

— Не надо, — она поднимает руку, словно отсекая любые мои попытки объяснить. Её глаза блестят от слёз, но взгляд — твёрдый, как сталь. — Я не могу больше это выносить, Гордей.

— Ты не понимаешь, — пытаюсь я, но она перебивает:

— Я всё понимаю, — родной голос дрожит, но остаётся тихим. — И поэтому прошу тебя уйти. Уйти сейчас. Потому что дальше будет только хуже.

В груди скручивает так, что становится трудно дышать. Слова, которые я хочу сказать, застревают в горле. Я вижу всю боль, собравшуюся в её глазах, и понимаю: Марта не простит. Никогда.

Я молча киваю и медленно направляюсь к двери, чувствуя, как каждый шаг отдаётся тяжестью в душе. За моей спиной слышится тихий вздох — последний звук, который я слышу от неё. И я знаю, что больше ничего не будет так, как раньше.

Зря я надеялся на обратное.

Глава 23. Гордей

— Я поеду за Евой, — глухо сообщаю, чтобы она не волновалась.

Хоть и осознаю, что это глупо.

— Ты даже не видишь, Гордей, — тихий голос в ответ: — Если эта женщина предпримет что-то, то это уничтожит все то, что ты строил на протяжении стольких лет.

Я знаю, что моя жена права и разговор, который сейчас случился по телефону с Ольгой тому прямое доказательство. Впервые она позволяет себе подобные выходки. Но я не допущу того, чтобы подобное повторилось.

Поворачиваюсь на Марту с полной уверенностью во взгляде.

— Нет, у нее никогда не было такой власти, — озвучиваю напрямую, потому как власть лишь только у той, что стоит напротив.

Лишь она способна стереть меня в порошок. Разница только в том, что Марта не станет этого делать. Она знает все про систему, про то, как там работают чиновники…она знает все про меня. И знает, что неизбежное уже нависло над моей головой. Она дает возможность мне уйти тихо, потому что вполне догадывается что намечается в дальнейшем.

Но ее даже рикошетом не может задеть…я не должен допустить. А идеи этих чертовых пиарщиков госаппарата уже перечеркнуты на ближайшие несколько месяцев. Любое действие им придется согласовывать со мной, даже незначительную строчку в новостях, даже, черт возьми, фотографию с новой стрижкой.

— Она ей и не нужна, ты достаточно ей дал за эти годы…

— Нет, — качаю головой, потому что сейчас не согласен: — Когда-нибудь, когда ты будешь готова ты услышишь всю историю. И я виновен, Марта. Но не такую долю, как ты сейчас считаешь. И я был не прав, что испугался…испугался сказать тебе, побоялся потерять твое восхищение собой, испугался, что ты исчезнешь из моей жизни. Я трусливо смолчал, историчка моя. И вероятно, это самый мой главный грех.

Вижу, как с ее глаз стекает слеза, и мне хочется прижать ее к себе. Но между нами ледяная стена, которая не поддается таянию.

— Уходи, Гордей. — шепчет она: — И будь с Евой помягче, не каждый день узнаешь такие новости, к тому же с ее характером.

Киваю и бросив на свою жену тоскливый взгляд, поджав губы я разворачиваюсь и ухожу.

Внутри уже нет механизма, который бы работал на всех мощностях. Сейчас там подобие былой машины. Имитация.

Но мои шаги просчитаны наперед, независимо от того, как хочется умереть осознавая свою потерю. Сейчас мне нужно успеть вернуть Еву домой без всякого влияния Ольги, прежде чем взорвется бомба. Усмирить эту женщину, по слогам объяснив, что больше ничего и никогда не будет. Поговорить с Пашей и планомерно делать все задуманное.

Выбираю в смартфоне бронь на ближайший рейс, и тут же сажусь в машину, чтобы доехать в аэропорт, а там уже через пару часов оказаться у их порога и забрать свою дочь.

Жестоко ли это по отношению к той, кто когда-то согласился на подачки, а потом получил желаемое? Черт его знает! Это жестоко по отношению к ребенку, ко всем детям, если быть точнее. И жестоко по отношению к жене.

Правильные ориентиры все же не до конца смещены в моей голове, и вероятно, я прекрасно осознавал тот факт, что Ольга не так благородна, как пытается казаться…ведь тогда бы она не влезла к женатому, верно?

Горькая усмешка оседает на губах…благородство… Слишком много мы закладываем в это слово и слишком мало понимаем в этом самом благородстве. Как только на