Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Сергеевич Шефнер

У меня мелькнула идейка: Элу угнетает ее имя, а здесь добрые люди гордятся своими редкими именами. Если подключить Элу к сизифам, ей бы куда веселей на свете жилось.

– Голгофа Патрикеевна, – обратился я к старостихе, – у меня одна знакомая есть, ее зовут Электрокардиограмма. Ее примут в секцию?

– Электро-кардио-грамма! – с чувством проскандировала Голгофа. – Звучное, певучее имя! И какой глубокий, благородный подтекст!.. Значит, не перевелись еще родители с хорошим вкусом… Конечно, мы ее примем безоговорочно!

«Заметано! – подумал я. – Теперь пора рвать когти отсюда. Но прежде…»

Среди сизифов, которые еще не успели занять места, я выбрал коротенького старичка с добрым лицом и подошел к нему.

– Извините, какие фамилии у неприличников? – спросил я.

– …ов…ва…ан…ий[66], – с ласковой готовностью сообщил старичок. – Мне, конечно, далеко до них. Я только Экватор Олегович Тяжко… А как вас именовать, юноша?

Я назвал фамилию, имя, отчество.

– Белобрысов – не густо, очень не густо. На членство не тянет, – сочувственно покачал головой Экватор Олегович. – Но не огорчайтесь: фамилия хоть и не уникальная, но редкая. У нас, сизифов, память на такие вещи ой какая цепкая, а я за свою жизнь немногих Белобрысовых запомнил. С одним – Николаем – в школе учился. Он в Озерках утонул. С другим – Василием Васильевичем – на Загородном по одной лестнице жил. Это не отец ли ваш? Отчество-то сходится.

– На Загородном мы жили. Я-то не помню, но мать мне говорила…

– Ужасно не повезло ему с этой миной… Его весь дом хоронил… А сейчас вы где живете?

– На Петроградской, на Зелениной.

– Я тоже давно оттуда, с Загородного, съехал. Месяца, кажется, через три после смерти Василия Васильевича… Мать-то здорова?

– Спасибо, здорова.

– Ну, вас, юноша, о здоровье не спрашиваю! Братец Петя тоже, наверно, не хуже вас вымахал?

– Вы путаете что-то. У меня брата нет.

– Значит, опять затмение нашло. – Старичок посмотрел на меня, пожевал губами и спокойно добавил: – Вот и жена мне вчера сказала: «Продырявилась твоя память, Экватор Олегович!» А ведь прежде как все помнил!..

В этот момент послышался почтительный шумок. В комнату, улыбаясь наигранно-смущенно, вступили два рослых, мощных – и абсолютно одинаковых человека.

– Ну, теперь СИЗИФ в полном сборе, – услыхал я радостный голос Голгофы Патрикеевны. – Трактора наши пришли!

Я торопливо вышел в коридор. Не до сизифов, не до тракторов мне было.

X

Из клуба домой я пешком шел: на ходу лучше думается.

Экватору Олеговичу этому врать незачем, размышлял я. На брехуна он не похож. Что знал, то и сказал мне.

Теперь многое в поведении матери становилось для меня понятным. А вернее – совсем непонятным. Почему она скрывает, что у меня был (или есть?) брат? Что с ним сталось? На душе у меня было ой как тревожно.

Ты жизнь свою разлиновал

На тридцать лет вперед,

Но налетел девятый вал —

И все наоборот.

Придя домой, я сразу же изложил матери свой разговор с Экватором Олеговичем. Мать побледнела. Потом сказала:

– Видно, как веревочка ни вьется… Не зря я боялась, что ты стороной об этом узнаешь. И вот теперь ты на хрычика этого напоролся. Нет, он не соврал тебе. Полправды ты от него узнал, боюсь, и всю правду через чужих людей рано или поздно узнаешь. Так уж лучше я тебе все расскажу. Слушай. Дело так было.

После смерти отца я вас с Петей вскоре в детсад устроила. Но потом там вдруг кто-то из ребят ветрянкой заболел, карантин объявили. На это время я договорилась с тетей Тоней, сестрой моей, что она за вами приглядывать будет, пока я на работе. Она не работала, у ней кисть правой руки в блокаду повреждена; а жила близко – на Бородинской. Где сейчас она – не знаю и знать не хочу; с того проклятого дня мы с ней навсегда в разрыве.

В тот день, 30 марта, она пришла минут за десять до моего ухода на работу. Я ей разъяснила, что ребятам на обед приготовить; продукты у меня заранее были куплены. Я ушла в свою контору, а тетя Тоня повела тебя и Петю гулять. Потом вы вернулись домой, пообедали. Тут и я забежала, убедилась, что все в порядке. А когда я ушла, к нам на квартиру (это я уж потом узнала) Коля Солянников зашел, он в квартире напротив жил. Он часто приходил к вам играть, хоть старше вас с Петей года на два был.

Вы в тот день все втроем играли, а тетя Тоня сидела в кресле, читала. Потом вдруг сказала, что сходит в сберкассу быстро-быстро, а вы тут не шалите. Это все Коля потом рассказал. Тетя Тоня после призналась, что и вправду пошла в сберкассу, уплатить за жилплощадь, и там в очереди с час стояла, потому как конец месяца. А потом свою старую знакомую одну встретила, долго ее не видала, и за разговором проводила ее до дома – аж до проспекта Майорова.

А в это время происходили безысходные события – Коля Солянников потом все по-честному рассказал. Вы втроем играли в кубики, какие-то дворцы строили, потом все прилегли на тахту и дремали. Потом Коле есть захотелось, он был мальчик прожорливый, и он сказал, что пойдет домой кушать. А вы с Петей были младше его, вам лестно было поиграть со старшим, и тогда ты сказал: «Ты не уходи, Коля, мы тебя накормим, я тебе кашу сварю». И ты пошел на кухню. Что ты там делал – точно сказать нельзя. Потом там нашли на полу крупу-ядрицу рассыпанную, а на табуретке – кастрюлю с такой же крупой, только вода туда налита не была. И обнаружили открытый крантик на газовой плите. Верхний вентиль тетя Тоня – дура такая – забыла перекрыть, а то бы ничего и не случилось.

Когда ты вернулся в комнату, Коля спросил тебя, скоро ли каша сварится, но ты ничего толком не ответил. Вы еще чуть-чуть поиграли, а потом все трое уснули на тахте. Не от газа, а просто потому, что наигрались. Газ пришел попозже, и во сне вы его не почувствовали.

Когда тетя Тоня вернулась, она уже на площадке учуяла запах, а чуть открыла дверь – ей так в нос шибануло, что она заорала благим матом. Концентрация густая была, хорошо, что взрыва не случилось, а то и тебе бы в живых