Просроченный долг - Йожеф Лендел

Одно ясно, что я уже вряд ли напишу роман, да и новеллы, если еще напишу, тоже не много. Может быть, только перепишу.

5 октября 1972 г.

Леность — самое постоянное свойство моей жизни. Это помешало, возможно, написать несколько книг, — но, возможно, как раз лишних книг. Так, я больше размышлял, чем писал. Конечно, я больше всего думал о женщинах, это правда! Но и о событиях в мире, о взаимосвязи событий тоже. Или проводил время в чтении. Мне было трудно жить, если у меня под рукой не было непрочитанной книги. В последние 16 лет я читаю в среднем 100 книг в год; мои записные книжки — и эта, в которую я сейчас пишу, — свидетельствуют о равномерной средней цифре за год. Часть прочитанного — меньшая часть — из жажды знаний и любопытства, большая часть — от лености. Сейчас я уже не пытаюсь это изменить — я так привык, например, к чтению, к такому чтению, как к курению.

Я хорошо сжился с моей ленью, научился «aus der Not eine Tugend machen».

«Мое творческое наследие» невелико, опубликованных книг немного. У этого тоже есть свои преимущества. Студенты любят выбирать его темой для курсовых, или как они там называются, работ, потому что нужно меньше читать, чем если бы они выбрали, например, Ласло Немета. <.>

10 октября 1972 г.

Копаю. Не себе могилу копаю, а сад, это даже лучше. Да и не копаю — так, копаюсь.

Я хорошо чувствую себя — это ли не «подозрительный признак»? Черт бы побрал все эти подозрения, которые очень даже понятны в год двух — 77 — кос.

Однако иногда хочется писать роман. <_> Но коль появится охота — почему бы нет. По крайней мере, останется незавершенным то, что и сегодня незавершенное здесь, со мной.

Но всё это уже дома. Здесь после туманного, противного утра такое хорошее, теплое «бабье лето», что лучше и быть не может.

15 октября 1972 г.

Завтра возвращаемся домой. Жаль, потому что погода хорошая. <_> Но 18-го в Пешт приезжает Илона, и пенсию нужно получить. У Кардоша нужно узнать, как обстоят дела в споре между Оуэном и Защитой-лишением прав. <_>

23 октября 1972 г.

Ровно неделю назад вернулись из Моносло. Я думал, что смогу нормально работать. <_> На третий день явился Кардош, потому что, дескать, «большой скандал» всё разрастается.

Во-первых, Кардош. Он представил дело так, что заявление Питера Оуэна, что тот издаст «Лицом к лицу», повергает в прах всю венгерскую культурную политику, и даже — как минимум — всю Венгрию. Может быть, сказал он, через десять дней я смогу говорить с ним только на «свидании», то есть в кутузке. «Или ты со мной», — ответил я. И всё это было лишь подготовкой к уже написанной статье, в которой говорится, что я согласен с заявлением директора английского издательства «Faber and Faber», что Питер Оуэн поступает некорректно и т. д. Эту статью они предназначили для журнала «Bookseller» (или как там он называется). Я категорически отказался. После чего он хотел только, чтобы я повторил то, что писал в моем письме Оуэну от 9 июня, прибавив к этому, что право дальнейшего решения оставляю за собой. За этим — и я так ему и сказал — в июне последует новый нажим на меня. На что он: «Не хочу обещать, но тогда роман, может быть, будет легально издан „Магветё“». И это он сказал тогда, когда 15-го в «Непсабадшаг» появилось краткое сообщение о постановлении, которое провозглашает политику сильной руки, — пока, видимо, только в критике.

К. не сказал, является ли это переменой, или это только заявление, которое пожелали извне, сверху. Но определенно, что это — декларация ждановизма. На что я дал ему понять (когда он спросил, знаю ли я человека лучше Ацела, который мог бы возглавить культурную политику), что для результата абсолютно все равно, будет ли проводить эту линию славный Ацел или кто-то менее славный, чем он.

Не легкий был разговор, потому что Кардош очень порядочный. Но у него на всё готов ответ. Например, почему бы Ацелу (и в этом было также — и тебе) не сделать то, что сделал Марошан (Дёрдь Марошан (1908–1992) — левый венгерский политик, социал-демократ, коммунист.), который был вторым человеком после Кадара. То есть уйти. На что К.: «Марошан как раз теперь вернулся в партию».

В конце концов, я пообещал и написал письмо. Но подчеркнул не только то, что я сохраняю за собой права, но и то, что больше не буду вести переговоров.

Адресат. (К. даже того не знал, кому я должен адресовать, потом сошлись на Агентстве защиты авторских прав.) Текст следующий:

Агентство защиты авторских прав. Согласно Вашему желанию и с целью проинформировать Вас, повторяю мое письмо Питеру Оуэну от 9.VII.72 г. (далее точный адрес П. О. и текст письма):

«Со своей стороны, мое, выраженное в вышеуказанном письме пожелание, чтобы Оуэн не издавал упомянутую выше книгу ранее 9 июня 1973 г., неизменно, как и моя точка зрения в связи с Вашим учреждением, высказанная в письме.

Поскольку ни Оуэн, ни Вы не посчитались с моей высказанной и желательной точкой зрения, я впредь отказываюсь вести какие бы то ни было переговоры или переписку в связи с изданием „Лицом к лицу“». <_>

Тем временем, как мне стало известно, Оуэн испугался шантажирующего и провокационного письма др. Иштвана Тимара, который, прежде всего, ссылался на то, что я не дал разрешения на издание. Тимар, разумеется, не написал, что венгерская правовая практика — независимо от декларации прав человека — это запрещает, не допускает, а в некоторых случаях уголовно наказует.

* * *

После этого пусть Оуэн поступает как хочет. Я никогда не выступлю против него, не дам разрешения начать против него процесс, но ничего другого я сделать не могу. Доверять же — я уже даже ему не доверяю. А Тимар (сейчас на государственные деньги разъезжающий по США и Мексике) — один из самых темных мерзавцев. Кто юридически подготовил процесс Райка и кому <.> запретили работать в правоохранительных органах, но вместо того, чтобы отправить копать землю, поставили во главе важного международного правового органа, о котором он, по крайней мере вначале, и понятия не имел.

26 октября 1972 г.

Кстати, из разговора с Дёрдем Кардошем я упустил, что он дал мне в руки запись новости, переданной