Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Сергеевич Шефнер

Я вздрогнул, услышав чьи-то шаги. Потом вижу – ко мне Валик приближается.

– А бандура эта, значит, сгорела? – спросил он нервным шепотом. – Это хорошо!.. Пауль, тебя в дом зовут. Потопали.

– Ты уже обессмертился? – спросил я на ходу.

– Омильонился! Все в норме!.. И ты сейчас омильонишься: это бабуся насчет тебя такую заботу проявила… А синяя посудина эта, как только мы из нее жидкость вылили, сразу пропала, в туман превратилась. Никаких доказательств. Засеки это на ум!

Супруги Бываевы сидели возле круглого стола в той комнате, что рядом с кухней. Занавеска на окне была задернута для секретности. Стол, как сейчас помню, накрыт был холщовой скатертью с вышитыми на ней розами и бабочками – работа тети Лиры. Шесть граненых кефирных стаканов стояли на столе, три пустых и три – наполненных вишнево-красной жидкостью.

– Павлик! – обратилась ко мне тетя Лира тревожным голосом. – Павлик, мы решили дать тебе выпить этого самого… Чтоб не постороннему кому, а своему, понимаешь? И одна к тебе просьба: молчи об этом деле!

– Твое дело, Павлюга, выпить – и молчать. Понял? – строго произнес дядя Филя.

– Учти, Пауль, если раньше времени начнешь болтать, тебя просто за психа сочтут. Не поверят! – добавил Валик.

– А поверят – так еще хуже, – вмешался дядя Филя. – Нынче доцентов всяких развелось – что собак нерезаных, все около науки кормятся. Затаскают они нас по разным комиссиям. Еще и дело пришить могут, что я не так распределил это лекарство. А чем я докажу?! Квитанций-то на руках нет.

– Опять же Филимону Федоровичу на пенсию скоро выходить, – испуганно зашептала тетя Лира. – А если пойдет о нем вредный слушок, что ему миллион лет жить, то в райсобесе засомневаться могут, давать ли ему пенсию.

– У дедули есть полный шанец без пенсии остаться, – подтвердил Валик.

– Значит, договорились? – просительно произнесла тетя Лира. – А теперь пей, Павлик, пей!

И она подала мне стакан.

От густой влаги тянуло таинственной свежестью. Вереница мыслей промчалась в моем уме. Мелькнула догадка: через сверхдолгожительство я обрету всемирное поэтическое величие. Волны будущей славы к моим подступили стопам, зазвенели, запели, заплескались в гранит пьедестала. Я ведь стану великим, бессмертным я стану в веках! Современных поэтов я оставлю навек в дураках! Я всех классиков мира, всех живых и лежащих в гробу, всех грядущих пиитов своим творчеством перешибу! Будет книгам моим обеспечен миллионный тираж! Я куплю себе «Волгу», построю бетонный гараж! Будут критики-гады у ног пресмыкаться моих! Всем красавицам мира я буду желанный жених! Моим именем будут называть острова, корабли! С моим профилем будут чеканить песеты, рубли! Буду я еще бодрым, еще не в преклонных годах, – и уж мне монументы воздвигнут во всех городах!..

Я выпил стакан до дна и ощутил привкус прохлады и легкой горечи. Через мгновение ощущение это прошло.

– В нашем полку прибыло! – заявил дядя Филя.

– А кому остальные две дозы? – спросил я. – Рамушевым, наверно?

– Нет, не подходят они для такого дела. Раззвонят на весь свет, – сухо ответил дядя Филя.

– Одну порцию тогда, верно, соседке дадите, Мармаевой? – стал выпытывать я.

– Людка Мармаева не подходит, – возразила тетя Лира. – Она почем зря своих кур в наш огород допускает, сколько раз я ей говорила… Дай ей этого лекарства, а потом миллион лет мучайся из-за ее кур! Да и болтать она любит, язык без костей… Тут Валентин один совет дал…

– И опять повторяю: одну дозу надо дать Хлюпику! – решительно заявил Валик. – Сейчас ему пять лет, а собаки в среднем живут до двенадцати. Через десять-пятнадцать лет действие экстракта будет доказано на живом ходячем факте. Сейчас нам нет смысла шуметь о своем долгожительстве, но в будущем оно нам ой какую службу сослужит! Мы все великими людьми станем.

– Во головизна-то у Валика работает! – восхитился дядя Филя. – Мы все великими будем, а Хлюпик наш ходячим фактом будет – с хвостом!

– Жаль на собачонку экстракт тратить, – высказался я.

– Павлик, если мы тебе такую милость оказали, жизнь вечную-бесконечную бесплатно выдали, так ты не думай, что наши дела имеешь право решать, – обиделась тетя Лира. – Я, может, давно уж мечтаю, чтоб Хлюпик за свою честность никогда не помирал.

Любимчик ее был тут как тут. Слыша, что упоминают его имя, он вылез из-под стола, разлегся посреди комнаты и притворно зевнул. Потом подошел к хозяюшке и требовательно тявкнул.

– Чует, умница, что о нем разговор! Все-то Хлюпик понимает! – заумилялась тетя Лира. Затем принесла из кухни чистую тарелку, поставила ее на пол и вылила в нее содержимое одного из стаканов. – Пей, Хлюпик! Пей, ангельчик честный!

Песик неторопливо, без жадности начал лакать инопланетную жидкость. Опустошив тарелку, он благодарно икнул.

– А шестую дозу кому? – спросил я.

Ответом было неловкое молчание. Потом дядя Филя, потупясь, произнес:

– Не стоит нам этим питьем с чужими людьми делиться. Подведут. Нельзя нам счастье свое упускать.

– Фроське надо дать, – предложил Валик. – Тогда у нас два живых документа будут: собака и кошка.

– А и верно, чем Фроська хуже Хлюпика, – согласился дядя Филя. – Сколько она мышей-то переловит за миллион лет! Не счесть!.. Лариса, покличь-ка ее.

Тетя Лира прошла сквозь кухню на крыльцо и стала кликать:

– Фроська! Фроська! Фроська! Кушать подано!

Потом вернулась в комнату и заявила:

– Опять она шляется где-то, шлындра несчастная!.. Ну, кошка, через блудность свою потеряла ты жизнь вечную!

Время шло, а шестой стакан все стоял на столе. Наконец дядя Филя предложил дать эту дозу поросенку – пусть и он у нас будет долгожитель, про запас. И тетя Лира отнесла стакан в сарайчик.

– Ну как? – спросил ее Валик, когда она вернулась. – Приемлет он вечность?

– Налила ему в корытце – он сразу и вылакал.

Талантами не обладая,

С копыт не стряхивая грязь,

При жизни ты, свинья младая,

В бессмертье лихо вознеслась!

– Теперь нас, значит, шестеро, – подытожил дядя Филя.

XIX

Я вышел из дома.

Все в мире было по-прежнему и все на своих местах. Картофельные грядки, деревья, времянка, сарайчик – все обыкновенное, настоящее. И на небе та же легкая, не предвещающая дождя дымка. Я посмотрел на часы и удивился, даже испугался: лишь час с небольшим прошел с той минуты, когда из-под земли вылез чешуйчатый агрегат.

Надо обдумать все это, переварить в покое, подумал я и открыл калитку. Пройдя по улице поселка, свернул на неширокую, поросшую сорной травой грунтовую дорогу и долго шел по ней; я знал, что она ведет к кладбищу. Вскоре на