Я всегда был идеалистом… - Георгий Петрович Щедровицкий

Ознакомительный фрагментстроя еще никогда раньше не было. По моему глубокому убеждению, социализм есть особая форма феодальной организации, причем раннефеодальной. И в этом смысле мы вернулись, но я не знаю, к какому веку? К VIII веку или к XII, тут могут быть споры, но во всяком случае мы отлетели лет на семьсот-восемьсот от всего остального человечества в этой исторической хронологии. Но я думаю, что нельзя сказать «всякого», понимаете! Все то, что делается у нас, есть вещь, с моей точки зрения, совершенно специфичная и неповторимая. Поскольку мы с вами первыми произвели социалистический переворот, построили социализм и сейчас переживаем первую в истории человечества антисоциалистическую революцию.

Студент. Такого нет, ее развитие все равно приведет к тупику.

Г. П. Щедровицкий. Я вас, с одной стороны, понимаю, но, с другой стороны, мы первыми все это проходим. И дальше я напомню эту фразу Александра Зиновьева: «Чего они там гордятся? Советский Союз сегодня показывает дорогу всему человечеству». Поэтому и Англия, и Западная Германия еще через 2–3 десятка лет пойдут тем же путем.

Студент. Вы говорите, что методология – это некая отрасль знаний, которая имеет такую мощную прагматичную…

Г. П. Щедровицкий. Прежде всего не отрасль знаний, есть нечто другое, я поэтому употребил другие слова. Есть новая форма организации мышления и деятельности.

Студент. Вы говорите о мощной прагматичной направленности, вы говорите, что методология приходит на смену науке.

И может быть, когда наука была оторвана от практики, она развивалась как научное знание. Это с одной стороны, а с другой стороны, мне очень не нравится, что вы науку и методологию ставите как оторванные от других знаний, ну, скажем, от того же искусства, с неким знаком качества. Наука и методология – это знания с высшим знаком качества, а все остальное – там, религия и т. д. – это все дерьмо!

Г. П. Щедровицкий. Я вас понял. Главное, мне нравятся ваши слова. Итак, я не ставлю никакого знака качества сравнительно с религией, искусством и т. д. Я – методолог, а следовательно, самый терпимый человек из всех людей. Я должен видеть и понимать все и разное, и принцип у меня каждый раз такой: а вот, оказывается, и такое еще бывает, все так интересно!

Я в этом смысле как ботаник: цветочек новый нашел и его в клеточку записал. Поэтому всего этого нет, хотя я понимаю, что я мог создать такое ложное впечатление, но подчеркиваю – у меня этого нет! Я абсолютно терпим и ставлю все в один бесконечный ряд; такое тоже бывает. Но дальше я обсуждаю то, что меня занимает, и то, что задает области, в которых я работаю.

Я формировался как научник, человек с соответствующей сциентистской идеологией. И первые идеи методологии формировались как идеи наук особого типа. Потом выяснилось, что это ошибка. Это был тот переходный этап, когда мы работали в старых категориях и считали, что наука – это очень здорово, и вроде методологию надо строить как науку, но в соответствии с гегелевским принципом, воспринятым дальше Марксом и описанным Лениным в известных работах.

Вот с этого мы начинали. И в ходе своей дальнейшей работы вынуждены были отказаться, как от ошибочного и ложного.

И в этом месте я обсуждаю очень интересный поворот: я применяю исторический подход, рассматриваю науку не как навечно заданный коридор, по которому можно двигаться, а рассматриваю как особую историческую форму, исторически преходящую форму организации мышления и деятельности, подчеркиваю этот момент, мышления и деятельности, а не знаний! Но дальше я начинаю обсуждать момент знаний.

И когда я характеризую особенности методологического мышления и деятельности, я говорю, что если начинать с плана знаний, то вроде бы там, в методологии, все начинается с обсуждения возможных способов употребления имеющихся или полученных знаний. И здесь эта позиция употребления или задействования, включение в мышление и деятельность является определяющей. И по этому параметру я сопоставляю науку и методологию.

И я могу здесь шаг следующий сделать, отвечая вам, и зафиксировать это как жесткую оппозицию. А именно: наука тоже есть особая форма организации мышления и деятельности, хотя обычно наука себя осознает и определяет иначе, она начинается со знаний, получения знаний и употребления знаний, оценок знаний на истинность и многое что другое.

А я в этом месте говорю, опять же используя ваше слово, хотя меня предупреждали, что слов этих не надо в университете говорить, они могут быть поняты и восприняты неправильно, но вроде бы этот вопрос употребления знаний – это все есть дерьмо, как вы сказали.

А нужно организовывать мышление и деятельность, то есть творческие потенции людей, реализующиеся в мышлении и деятельности, и искать формы их организации в системной парадигме. И про это я говорю свою точку зрения в этих двух пунктах.

Итак, я не считаю, что наука или методология – что-то особое, исключительное. Наоборот, я говорю, что наука – это просто есть дерьмо давно умершее. А что касается методологии – от нас зависит. Поскольку она, методология, будет такой, какой мы ее сделаем. И надо обсудить вопрос, какой надо ее сделать.

Николай Андрейченко, в школе с 1982 года

В 50-е годы прошлого века одного из китайских лидеров попросили дать оценку Великой французской революции (это был то ли Дэн Сяопин, то ли Чжоу Эньлай, но точно не Мао Цзэдун). И он ответил, что прошло слишком мало времени для того, чтобы можно было дать этому явлению взвешенную оценку. В китайских формах мысли 250 лет – это небольшой срок.

В 2024 году состоятся ХХХ Чтения памяти Георгия Петровича Щедровицкого. Пройдет еще не так много лет, и оказывать воздействие на людей и события будет только Учение – не останется в живых никого, кто с ним участвовал в совместных работах и может о них рассказать. Сегодня на тех, кто еще жив и его помнит, лежит ответственность за формат предъявления этого Учения потомкам. Часть дела сделана – почти весь архив оцифрован, и с ним можно будет работать и через 250, и через 500 лет. Но архив – это не только массив проработанных в ММК идей, и стоит задача опубликовать избранные материалы наследия в формате, передающем не только сами идеи, но и принципы и методы работы Г. П. и созданного им движения.

Формат издания, предложенный Галиной Алексеевной Давыдовой, на мой взгляд, решает эту задачу: наряду с трансляцией корпуса идей, наработанных в СМД-методологии, нужно передать будущим поколениям и форму организации средств мышления, деятельности и способов употребления средств, которые при разработке этих идей и схем были употреблены, то есть подход. Это вроде бы и есть сущность методологии, в которой кроме слоя предметной работы должен быть и слой методов, который организуется и изображается сам по себе (в оппозиции к предметной работе) и может иметь самостоятельное существование, без привязки к конкретным идеям, на основании работы с которыми он был построен.

Применение, употребление, реализация идей и схем (а без реализации какой смысл в их разработке?) может осуществляться в нескольких пространствах: непосредственно в практике, это, так сказать, эмпирическое или техническое употребление схем, в социальном пространстве, в пространстве культуры, в историческом пространстве и в разных их гибридах – социотехническом, социокультурном, культурно-историческом. Назначение и функции одной и той же схемы в этих пространствах могут различаться.

Вопрос реализации идей и применения схем для меня ключевой, в семинарском периоде, когда разрабатывался основной их корпус, я не участвовал, аз есмь продукт игрового периода развития СМД-методологии, периода создания ее собственной социокультурной практики, так как в социальном пространстве СССР ей места не было. Но схема мыследеятельности была построена именно в игровой период, более того, мне кажется, что без ситуации с Марком Мееровичем на одной из игр, о которой так любил рассказывать Георгий Петрович, синтеза, или конфигурации, результатов мыслительного, деятельностного и коммуникационного периодов пришлось бы дожидаться еще долго.

Попал я в методологическое движение неожиданно, познакомившись с Георгием Петровичем в феврале 1982 года на школе-семинаре по деловым играм, где он делал доклад «Организационно-деятельностная игра как новая форма организации коллективного мышления и деятельности». Десятидневная школа-семинар проводилась ежегодно во время студенческих каникул, в 1982 году это было в Луге, под Ленинградом. Мне хватило полночи разговора с Г. П. в номере, его доклада об ОДИ на следующий день и участия