Издательский проект Петра Первого. Илья Копиевский и новые русские книги - Юрий Петрович Зарецкий

историков петровского времени, я вынужден был начать разбираться со своими недоумениями сам, все больше и больше зарываясь в разнообразную литературу, так или иначе связанную с книгопечатанием, петровскими реформами, историографией, русской книжностью, становлением русского научного языка и т. д. Причем в ходе этих поисков меня интересовали не столько традиционные для истории петровских преобразований общие темы, сколько конкретные обстоятельства и особенно люди, трудами которых стало возможным появление этой книги.

В процессе поисков ответов на свои вопросы у меня стали стремительно появляться новые, потом к ним добавились еще новые, и еще, и еще… Почему русский царь решил издать именно эту книгу? Почему распорядился сделать это не в Москве, а в Амстердаме? Какие русские книги вышли в типографии Тессинга? О чем они были? Кто были их авторы-составители-переводчики? Читали ли эти книги в России? В какой-то момент я понял, что этих вопросов становится слишком много и нужно остановиться. К тому же стало ясно, что многочисленные исследования, которые я штудировал, давали ответы далеко не на все из них.

Параллельно с освоением этих исследований я начал разыскивать книги, изданные в типографии Тессинга, в библиотеках. Мне хотелось не только познакомиться с их содержанием, языком, особенностями печати, шрифта, но и просто подержать в руках. Казалось, что так я смогу физически прикоснуться ко времени и людям, о которых собираюсь писать. Помню свое удивление от первых встреч с этими изданиями: в большинстве случаев это были всего лишь малоформатные тоненькие книжечки в несколько десятков страниц, небрежно набранные каким-то особенным славянским шрифтом.

Позднее, обнаружив, что в этих книжечках иногда встречаются записи их владельцев, мне захотелось разобрать хотя бы некоторые из них. Не расскажут ли они что-нибудь о русских читателях амстердамских изданий? Задача эта вначале казалась мне абсолютно непосильной, однако, спустя некоторое время, чувствуя поддержку коллег, обещавших помощь в прочтении скорописи начала XVIII века, я все же решил от нее не отказываться.

Наконец, в надежде, что ответы на многие оставшиеся у меня вопросы могут дать ранее неизвестные историкам архивные документы, дело дошло и до них. Поначалу мне показалось, что все основные материалы по истории амстердамского издательского проекта Петра были известны моим предшественникам. Однако через некоторое время стало ясно, что я ошибался – сведения о первых русских учебных книгах и их создателях начали неожиданно появляться в самых разных описях и делах Российского государственного архива древних актов (РГАДА).

Причем при знакомстве с этими сведениями меня постоянно преследовала мысль о том, что они не могут дать исчерпывающую картину интересующего меня сюжета. Какие-то важные добавления к нему должны были содержать документы нидерландских архивов, в которых ни одному российскому исследователю книг петровского времени не довелось побывать. И как только появилась такая возможность, я отправился за ними в Амстердам. Увы, сенсаций мои поиски здесь не принесли: документов по теме удалось обнаружить на удивление мало. Возможно, впрочем, что я их просто не смог разыскать из‑за нехватки времени и недостатка специальных знаний. Хотя некоторые все же внесли существенные дополнения и уточнения в картину появления первых русских «ученых» книг.

Скажу еще два слова о самих этих книгах. Пытаясь осмыслить их содержание как посредников в трансляции европейских знаний в Россию, я постоянно сталкивался с массой вопросов лингвистического характера: в этих книгах было слишком много темных мест и диковинных слов. Помимо архаичного синтаксиса, особые затруднения вызывало обилие латинизмов, грецизмов, полонизмов, к которым иногда примешивались еще и причудливые неологизмы. Причем при разборе этих странных текстов меня не оставляло ощущение, что эти трудности были не только моими – похоже, рассказывать русским людям о европейских научных знаниях в то время было вообще непросто.

Безусловно, с самого начала мое особое внимание привлекла фигура автора «Введения краткого» Ильи Копиевского. Тем более что, как скоро выяснилось, он был также автором-составителем-переводчиком всех других «ученых» книг, изданных в Амстердаме. Кто был этот человек? Почему и как он занял место главного исполнителя воли русского царя? Как ему удалось за сравнительно короткий срок подготовить и издать целую серию русских учебников? Какие трудности он встречал в своей работе и как с ними справлялся? Должен признаться, что его биография оказалась настолько необычной, что мне захотелось узнать о ней как можно больше подробностей.

Не могу еще не добавить, что в процессе работы над книгой меня постоянно преследовала фраза британского писателя Лесли Поулса Хартли, с которой начинается его роман «Посредник». Ее первую часть любят цитировать историки: «Прошлое – чужая страна». Однако у Хартли есть и ее продолжение, еще больше подчеркивающее инаковость прошлого: «…они там всё делают по-другому»3. Неожиданно открывшийся мне мир людей, трудами которых в конце XVII – начале XVIII века создавались первые русские научные книги, был, с одной стороны, похож, а с другой – разительно не похож на наш сегодняшний.

Но как рассказывать читателям о своих поисках и находках? С самого начала нужно было ответить на вопрос о предмете моего исследования. Это история петровских культурных реформ? История русской книги? История знаний? История деятельности Копиевского и других участников амстердамского издательского проекта? История появления русского научного языка? История перевода? Микроистория? У меня получалось все это сразу. Какая-то смесь из осколков прошлого, в которой перепутались разные темы, исторические сюжеты и ракурсы их рассмотрения. Но все же в итоге предмет и способ моих поисков приобрели более-менее ясные очертания – надеюсь, читатели книги с этим согласятся. Получился рассказ в жанре микроистории, сегодня, как и десятилетия назад, рождающем множество разнообразных определений4. На мой взгляд, он вполне укладывается в рамки одного из них, лаконично сформулированного американским историком Чарльзом Джойнером. Микроистория, уверял он, призвана задавать «большие вопросы на небольшом пространстве»5.

Увы, получить ясный ответ на естественно возникающий «большой вопрос» о месте и роли изданий Копиевского-Тессинга в реформах русской культуры петровского времени я так и не смог. Поэтому часто повторяющуюся дальше фразу «прибыток для славянороссийского народа» не следует понимать как указание на их исключительную историческую значимость. Это всего лишь отсылка к грамоте Петра Тессингу, в которой царь определял цель своего начинания: «ко общей народной пользе и прибытку, и ко обучению всяких художеств и ведению»6.

Должен еще охотно признать, что появлением этой работы я обязан очень многим людям. В первую очередь моим друзьям и коллегам, специалистам по русской истории XVII–XVIII веков. Без их щедрой и разнообразной помощи осмыслить этот новый материал мне ни за что бы не удалось. Имена многих из этих людей