Зрински - Галина Зинько

На следующее утро граф проснулся чуть бодрее обычного, но день снова не задался.

— Какого рожна? — щурясь в окно, пробурчал граф Зрински, высунувшись на улицу прямо в ночном колпаке.

«Какого-то рожна» выглянуло солнце, а граф этого не приветствовал.

За завтраком граф молчал. Молчал так долго, что Никола, по обыкновению стоявший по правую руку от хозяина, вынужден был сильно косить глазом, чтобы понять, что же происходит. Старик Зрински о чём-то задумался и замер. В эту минуту он походил на каменную горгулью, покрытую крапинами и щербинами, застывшую то ли в смешной, то ли в зловещей позе. Нижняя губа повисла, обнажая неровные зубы цвета речного камня, в то время как верхняя, словно скованная глубинной мыслью хозяина, сбилась набок и, подвернувшись, застыла над клыком. Обычно острый взгляд графа заметно померк, в нём появилась усталость и как будто едва уловимая нежность. К кончику носа присох кусочек паштета. Граф так серьёзно о чём-то задумался, что ненароком съел весь завтрак. Обнаружив это, он тут же рассердился, оттолкнул тарелку и поспешил в сад, прихватив с собой зонтик, чтобы скрыться от ненавистного солнца.

Скрипнув на крыльце заржавелым механизмом, Зрински распустил зонтик и зашагал по садовой дорожке, тяжело наступая на мелкие камешки гравия, хрустевшие под его подошвами. Граф ни разу не остановился подышать, он направился прямиком к огородам. По обыкновению выругался, проходя мимо фонтана, и ткнул по кривому стволу старой ивы. Сломанная калитка дважды хлопнула, и граф оказался на том месте, где вчера обнаружил ягоду. Сегодня она стала ещё ярче. Вчерашняя бледность отступила под лучами утреннего солнца, а отдохнувшая земля добавила мякоти увесистость. Ягода так и притягивала взгляд. Граф обтёр пальцем её тёмно-зелёный стебель, забрызганный мокрым от дождя грунтом, осмотрел тонкие усики, кучеряво стлавшиеся по грядке, и обошёл ягоду со всех сторон, утопая подошвами в мягкой почве. Тут он заметил, как сильно перепачкался, и гневно выругался:

— Какого дьявола?

И взволнованно заспешил в сторону замка. Граф не на шутку разозлился, что из-за какой-то ерунды так извозил сапоги и даже замарал руки. На пороге он шумно сбросил обувь, швырнул на лавку зонтик и, гаркнув «Никола!», без объяснений отправился к себе.

Надо сказать, что ещё бóльшим преимуществом дворецкого, чем его терпеливость, было его умение быть благодарным. С того дня, как один из представителей знатной фамилии подобрал его на площади робко выпрашивающим монету и определил на службу в замок, он благословил судьбу и в душе гордился, что в известной мере причастен к этой славной династии, поскольку сам являлся круглым сиротой. Вот и не мог он бросить сварливого графа — это была вся его семья. Поэтому, придя на выкрик своего господина и не застав его в парадной зале, он смиренно поправил зонтик, подобрал грязные сапоги и с величием, свойственным настоящему дворецкому, отправился их чистить.

* * *

День снова выдался отвратительно солнечным. В утреннем свете дубовая кровать графа поблёскивала растрескавшейся лакировкой, всюду витали крупные пылинки, а тёмно-вишнёвый балдахин на просвет оказался изрядно проеден молью. Граф раздражённо закатил глаза.

На часах было половина девятого, и Никола уже полчаса стоял в гостиной, ожидая хозяина к завтраку. Со скуки дворецкий то пододвигал, то отодвигал тяжёлый скрипучий стул за обеденным столом в поиске идеального положения, несколько раз проверил, безупречно ли чист фужер и не остыли ли окончательно гренки. Он в сотый раз заботливо расправлял кружевную салфетку с инициалами Зрински, когда граф шумно прошагал мимо и вышел в сад, грохнув дверью.

— Это что-то новое, однако! — озадаченно произнёс дворецкий.

Граф быстро ступал по гравию в домашних туфлях, на ходу ловя полы тяжёлого халата. Со стороны могло показаться, что старый Зрински вовсе и не старик — так живо и решительно он двигался. Тучей граф навис над клубникой. Она налилась цветом и заметно подросла, изогнув свой изящный стебель будто монограмма. Красным бочком ягода теперь почти касалась земли, другим пока слегка зеленела. Граф ощерился. То ли от солнца, то ли так выглядела улыбка в исполнении Зрински. Он оставался в огороде ещё минут десять, а потом вернулся в замок так же быстро, как ушёл оттуда. Снова пронёсся мимо дворецкого, бросив:

— Завтракать буду в библиотеке!

Никола решил, что ему послышалось, и ещё с минуту стоял, растерянно обдумывая реплику хозяина. Дело в том, что граф не посещал библиотеку уже лет двадцать, не считая одного случая в прошлом году. Тогда они поспорили, какое именно растение изображено на гербе древнего благородного племени, от ветви которого произошёл род Зрински. Никола уверял, что это кизил, граф же настаивал, что там барбарис. Хвала богам, изображение герба располагалось на экслибрисах многих библиотечных книг, иначе неизвестно, чем закончился бы спор. Граф в тот раз ворвался в библиотеку, чтобы, вооружившись одним из фолиантов, преподать выскочке-дворецкому подобающий урок. Хорошее образование графа время от времени давало о себе знать.

Никола аккуратно переложил фамильную салфетку и завтрак на поднос и отправился в библиотеку. На пороге он остановился, размышляя, стучать в дверь или не стучать и какое из этих действий может больше разозлить графа. Но, войдя, понял, насколько бессмысленны были его колебания. Граф оказался совершенно поглощён своим занятием. Сгорбившись за серым от пыли библиотечным столом, он распластал толстенную энциклопедию и, поминутно облизывая кончик пальца, не брезгуя вековой пылью, лихорадочно перелистывал её жёлтые страницы то вперёд, то назад.

— Хм, какого беса? — беззлобно приговаривал Зрински.

Никола улыбнулся, бесшумно поставил поднос и удалился, боясь потревожить хозяина. До середины ночи светилось круглое библиотечное окно, будто споря с полной луной на тёмном небе. Из окна доносилось ворчание, чихание и едва разборчивое:

— Какого…

* * *

Граф проснулся в библиотеке. Солнце жгло ему висок и щёку.

— Проклятье! — прошептал граф сухими губами и в тот же миг ощутил грызущую пустоту под ложечкой. Как давно он не испытывал чувства голода, страшно и подумать! Завтрак граф проспал, но у него проснулся такой аппетит, что он готов был съесть что угодно, даже холодным, заветренным и без фамильных приборов.

Взлохмаченный граф сбежал по лестнице в столовую и, к своему счастью, не обнаружил Николы, зато обнаружил завтрак, заботливо прикрытый знакомой салфеткой. Зрински не хотелось, чтобы дворецкий стал свидетелем его жгучего нетерпения, это испортило бы авторитет строптивца и привереды, который самому ему представлялся чем-то жизненно необходимым. Граф хищно набросился на еду, забыв заткнуть за воротник салфетку.