Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

чрезвычайно замутнен плоскими и злонамеренными схемами и подтасовками. Начало этому «промыслу» в середине XIX века положил личный ненавистник Царя – «русский барин из Лондона» А. И. Герцен (1812–1870). Минуло более полутораста лет, а фабрикация инсинуаций до сих пор все еще в ходу.

Все же, кто лишен предубеждений, кто смотрел на исторические явления собственными глазами, уже давно признавали в Николае Павловиче высокие нравственные и несомненные государственные достоинства. Сошлемся только на два показательных суждения людей, по всем представлениям и того, да и нынешнего времени относящихся к самому высшему кругу русской интеллектуальной элиты.

Первое принадлежит философу В. С. Соловьеву (1853–1900). Через сорок лет после смерти Николая Павловича он написал: «Могучий Самодержец, которого сегодня благочестиво поминает Русское царство, не был только олицетворением нашей внешней силы. Если бы он был только этим, то его слава не пережила бы Севастополя. Но за суровыми чертами грозного властителя, резко выступавшими по требованию государственной необходимости (или того, что считалась за такую необходимость), в Императоре Николае Павловиче таилось ясное понимание высшей правды и христианского идеала, поднимавшее его над уровнем не только тогдашнего, но и теперешнего общественного сознания».

Еще раньше В. С. Соловьева высокая оценка прозвучала из уст одного из блестящих русских богословов и проповедников Митрополита Киевского и Галицкого Платона (Городецкого; 1803–1891): «Я Николая I ставлю выше Петра I. Для него неизмеримо дороже были Православная Вера и священные заветы нашей истории, чем для Петра… Император Николай Павлович всем сердцем был предан всему чистокровному Русскому и в особенности тому, что стоит во главе и основании Русского народа и Царства, – Православной вере. То был истинно православный, глубоко верующий русский Царь».

За год до смерти Императора проникновенные строки посвятил ему Аполлон Майков (1821–1897), предчувствовавший, что истинный облик Николая Павловича современникам не дано разглядеть, что этот образ вернется к потомкам и только ими будет по-настоящему оценен.

С благоговением гляжу я на Него,

И грустно думать мне, что мрачное величье

В Его есть жребии: ни чувств, ни дум Его

Не пощадил наш век клевет и злоязычья!

И рвется вся душа во мне Ему сказать

Пред сонмищем Его хулителей смущенным:

«Великий человек! Прости слепорожденным!

Тебя потомство лишь сумеет разгадать,

Когда История пред миром изумленным

Плод слезных дум Твоих о Руси обнажит.

И, сдернув с истины завесу лжи печальной,

В ряду земных царей Твой образ колоссальный

На поклонение народам водрузит».

Рыцарские добродетели – бескорыстие, самопожертвование и преданность, – так зримо и ясно явленные Николаем Павловичем в деле служения России, важны не только для понимания прошлого нашей страны, но и для созидания будущего.

Любовь и Вера питали и поддерживали Монарха в его нелегком каждодневном труде. И этим же только и может жить Россия, если останется сама собой, если граждане ее осознают полноту и животворящую силу той полнокровной сыновней преданности, на которой веками стояла Россия и пример которой оставил в назидание потомкам Император Николай Павлович.

* * *

Император Николай Павлович правил тридцать лет. Данная эпоха в истории России так навсегда и осталась под названием «Николаевской». Это время великих свершений и ожиданий, но одновременно – время несбывшихся упований и горьких разочарований.

Исторические заслуги перед Россией Императора Николая I велики и разнообразны; они запечатлелись как в больших, так и малых делах.

Его волей и трудами было кодифицировано (упорядочено) государственное законодательство, введено техническое и военное образование, проложены первые железные дороги, в том числе и самая протяженная для своего времени в Европе – Николаевская, связавшая Петербург и Москву.

Появились законы о пенсиях, об охране окружающей среды, был принят самый совершенный для того времени акционерный устав, открылся в Киеве университет Святого Владимира, в Петербурге – Технологический институт, крупнейшая и самая современная в мире обсерватория (Пулковская), а в Москве – Межевой институт, ставший центром подготовки геодезистов и картографов.

Много и других новшеств утвердилось в жизни Империи. Все они в той или иной степени явились делом того, кто получил свои огромные властные прерогативы для творения благополучия Отечества. Однако не только «успехи» в формально-статистических показателях интересны и важны при характеристике той или иной эпохи. Может быть, еще значимее не то, «что» конкретно было сделано, а то, «почему» делалось именно это, а не что-то другое. При такой постановке вопроса яснее становятся устремления правителя, с одной стороны, а с другой – возможности социокультурной среды в определенном хронологическом периоде.

Дело Петра I, вознамерившегося когда-то создать великое регулярное государство, было завершено его потомком Николаем I. «Русский ампир» стал фактом, показав свои исторические возможности, но одновременно – и их пределы. Империя предстала во всем своем монументальном блеске, но вместе с тем открылась своими великими противоречиями.

Петра I и Николая I объединяет один органический признак: делу имперского созидания они были преданы всей душой, всем своим естеством. За пределами этой самоотрешительной целеустремленности никакой другой идентичности отыскать невозможно. Хотя труды и усилия они приносили на один и тот же «алтарь Отечества», понимали они свое служение совершенно по-разному. Николай Павлович, в отличие от своего именитого пращура, не был экспериментатором. Он был наделен чувством ответственности не только перед будущим, но и перед прошлым.

Рассудительность и ответственность не позволяли Монарху в вопросах управления государством доверяться скорым и «простым», а на самом деле безответственным решениям. Так было, например, с вопросом об отмене крепостного права.

Николай Павлович прекрасно осознавал, что это – моральное зло, что сам факт юридических прав на владение людьми – явление отжившее и недопустимое. Что, по его словам, этому «рабству» не должно быть места в мире.

Если бы вся проблема ограничивалась только стороной юридической, то нет никаких оснований сомневаться в том, что она была бы решена. Однако «крепостное право», формировавшееся не одно столетие, являлось составным элементом всей социально-государственной системы и затрагивало совокупность не только собственно аграрных, но и общественных отношений.

Простое «освобождение» крестьян от крепостной зависимости не принесло бы ничего, кроме деградации и крестьянства, и всего строя хозяйственной жизни. Юридическая «свобода», не связанная с предоставлением материальных способов ее обеспечения, стала бы огромным бедствием, каким она и явилась в тех западных странах, где крестьяне такую свободу обрели.

Юридическая свобода должна быть сопряжена с владением землей – главным источником существования крестьянина. Однако земля, сельскохозяйственная земля, уже имела владельцев, а потому было важно изыскать способы сделать крестьян свободными, но непременно с земельными наделами, при этом категорически исключив насильственный («революционный») способ перераспределения собственности.

Это была главная дилемма, стоявшая перед властью