Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев

на Старой площади на скромной «копейке», пока я ее не угробил окончательно, оторвав кулису. Считалось, что инструкторам и консультантам аппарата ЦК КПСС для разъездов достаточно машин по вызову из ведомственного гаража, а для нерабочего времени есть общественный транспорт. Так отец и ездил на метро на работу, когда переехал в новую квартиру. Готов побиться об заклад, что многие мне не поверят, но так все и было.

Слышали ли вы о кулинарии при столовой ЦК (ныне комбинат питания Кремлевский) в Никитниковом переулке? О, это было намоленное место, куда к вечеру стекались родственники и знакомые ответственных работников Аппарата. Оттуда эти святые люди выносили говяжью и свиную вырезку, печенку, те самые знаменитые сосиски и замороженные рыбные и картофельные котлеты, естественно, не забывая про свои семьи. Никаких деликатесов и банок с икрой. Кое-что из этого списка можно было обнаружить в праздничных заказах.

Нескромно по тем временам? Даже спорить с этим не буду: на фоне очередей на отоварку талонов на сливочное масло и позеленевшую колбасу где-нибудь в Магнитогорске подобное изобилие выглядело вызывающим. Когда с высоких трибун кричат о социальном равенстве, все в первую очередь вспоминают почему-то про желудок.

В том же здании, где была столовая с кулинарией, бок о бок с Троицкой церковью находился клуб, в котором время от времени устраивали закрытые показы зарубежных фильмов. Там я впервые посмотрел «Унесенных ветром» — уже раскрашенный черно-белый фильм, имевший в свое время такой оглушительный успех, что публика на премьере в Атланте разгромила кинотеатр. Об этом нам рассказал Виталий Вульф, будущий ведущий «Серебряного шара» и блистательный лектор. Зачем его выступления предваряли показы? Все просто: даже верхушка партаппарата соблюдала приличия и ими же установленные правила. Кинопоказы были не обычными сеансами, а просветительскими мероприятиями с демонстрацией фильма. Именно этой уловкой впоследствии воспользуются первые видеосалоны под крышей комсомола в конце восьмидесятых.

Неплохо у высшего партийного и государственного руководства и их семей было с медицинским обслуживанием. Повзрослевшим детям не стоило торопиться с браком. Женился или вышла замуж — все, отрезанный ломоть, не член семьи, на медобслуживание больше не рассчитывай. Исключением были студенты — вроде как иждивенцы. Гуманно!

Серьезные болезни лечили в ЦКБ, за здоровьем наблюдали в поликлинике на Сивцевом Вражке, затерявшемся в арбатских переулках. Лакированные полы, по которым посетители передвигались в войлочных музейных тапочках, красивая мягкая кожаная мебель, пневмопочта между кабинетами, чтобы секретная информация из карточек высокопоставленных больных не досталась врагу, вежливый медицинский персонал. «Полы паркетные — врачи анкетные», как шутили в медицинских кругах. Это как раз про Сивцев Вражек. Зато в стоматологии применяли «заморозку», в то время как в обычной поликлинике новокаин хранился у хирургов, и обычному терапевту просто не хотелось ноги бить и запросы писать. Кто жил — тот помнит! Удаление нерва без анестезии — бррр!

Наконец, отдых. К услугам государственных и партийных чиновников были многочисленные пансионаты и санатории ЦК КПСС — на кавказском побережье, в Крыму, в Подмосковье. Про заграничные поездки услышал лишь раз, когда родители собирались в Венгрию, куда так и не попали: накануне отпуска отца отравили в Армении во время командировки[2]. Они предпочитали речные круизы по Волге, и лишь однажды отец организовал семье автомобильный тур через Киев на Западную Украину и в Закарпатье. Принимали нас хлебосольно, везде встречали сопровождающие, на турбазах нас ждали люксы, а кое-где и накрытые за счет ОРСов[3] поляны.

Потом, анализируя это путешествие, я понял, что отец за десять лет лишь раз воспользовался своим положением. И ни разу не взял ни меня, ни мать в свои многочисленные командировки по стране, которую он облетел вдоль и поперек. И никогда не рассказывал, что в таких поездках участвовал чей-то сын или внук. Зато делился со мной, как приходилось отбиваться от коробок с подарками, особенно на Кавказе. Местные порою устраивали настоящий экшн, чтобы проявить свое гостеприимство.

Отец во главе или в составе межведомственных комиссий часто выезжал в Баку, и каждый раз принимающая сторона пыталась всучить подарки в конце поездки. Отец и сам не брал, и другим запрещал. Тогда руководство Азербайджана пошло на хитрость. Красивые плетеные корзины с дарами загрузили в самолет и выделили сопровождающего. Когда шло получение багажа пассажирами в Москве, он неожиданно обратился к делегации, указывая на транспортерную ленту:

— Товарищи, это ваше! Тут на каждой корзине ваши фамилии.

Что делать, не устраивать же скандал прямо в аэропорту? Пришлось брать.

Дело было накануне Нового года, и черная икра, орехи, фрукты и восточные сладости пришлись весьма кстати. Особенно поразил коньяк «Азербайджан» — лучший коньяк из тех, что я пробовал, ему в подметки не годился и знаменитый «Луи Кэнс». Когда бутылку открыли, над столом повис дивный аромат: можно было не пить, а просто вдыхать. Потом, после развала Союза, мне рассказали, что местные нувориши растащили бочки из-под этого коньяка и понаделали себе паркет. Беда!

За все эти годы я у моря побывал всего дважды, под Сочи. Жил в пансионате в так называемых бочках, как Диоген. Странная полукруглой формы металлическая конструкция на четыре кровати, накалявшаяся днем. Моими соседями кто только не был: и нефтяник из Сибири, учивший нас пить спирт, и какие-то мутные ребята из Питера, непонятно какими путями пробравшиеся в привилегированный, в принципе, пансионат. Молодежи вообще было много, и никто не козырял положением своих родителей: понты были не в почете. Это вообще была табуированная тема. Нас больше занимали вопросы, как с девчонками познакомиться, где разжиться дешевым винишком и кого позвать на пикник у кромки моря с мидиями, собранными своими руками и поджаренными на костре на ржавом листе, случайно подобранном в кустах, — обычные курортные радости, доступные всем без исключения.

Эта атмосфера демократизма, этот антигламур нам прививались с детства — не в обычных пионерских, а в спортивно-трудовых лагерях для школьников, где вместе проводили смену дети и ответработников, и так называемой обслуги. Я ездил в такой, в «Звенигородку», пока не вырос.

Я в разных лагерях успел побывать. «Звенигородка» выделялась среди обычных пионерских разве что уровнем комфорта (палаты на четыре-пять человек), чистотой, порядком и ухоженностью территории, разнообразием развлечений (у нас даже были уроки вождения и соревнования на лодках на Москве-реке) и плотной опекой вожатых, среди которых далеко не все были толковыми педагогами. Зато они жестко пресекали разговоры, кто чей отец, брат или дед.

Подобная атмосфера царила и на моей любимой «Клязьме», цековском пансионате на берегу одноименного водохранилища, о котором я по сей