Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

до того боя, на их участке наступило неожиданное, но иногда случающееся на войне затишье. Это были благословенные, счастливые часы для бойцов и командиров, когда можно было отдохнуть, пополнить запасы и привести в порядок себя и инженерные сооружения. Но только не для разведчиков и артиллеристов. У артиллерии свои заботы, а у разведгруппы – свои. Командованию срочно требовалась информация о планах противника. Значит, нужен «язык».

Дед повёл их группу в разведку ночью. В темноте подползли к нейтральной земле. Кирюха-Монах ловко перекусил колючку, и вскоре все оказались у линии вражеских окопов. Охримчук беззвучно снял и оттащил в сторону часового.

Ещё заранее условились, что если получится, то займут позицию возле немецкого туалета. Феликс-Айбек, широко улыбаясь, говорил перед вылазкой:

– Фрицы – аккуратисты. Всегда себе шикарное отхожее место оборудуют, и чем оно комфортнее и обустроеннее, тем больше шансов, что им офицеры будут пользоваться. Там кого-нибудь точно возьмём.

Так они и сделали. Настроение у всех было какое-то задорное, азартное. Серёга-Флакон, пока ждали, то ли в шутку, то ли всерьёз вознамерился воспользоваться немецким туалетом и, получив внушительный, хоть и беззвучный тычок в спину от Деда, поначалу притих.

Но, видимо, тычка от старшины Флакону показалось мало, и он, придвинувшись вплотную, зашептал:

– Ну ты чего, Дед? Я же здорово придумал. Туалет смотри какой нарядный, явно для господ офицеров. Пойдёт фриц нужду справлять, откроет дверь, а там я на толчке сижу. Сразу его и оформим.

– Ага, – гневно, но уже явно смягчаясь, зашептал в ответ Охримчук, – он тебя как увидит, так и обосрётся сразу от страха. И до толчка не донесёт.

– Ну и что? – не унимался Флакон.

– А то, что нам его, обосранного, потом на себе переть. Об этом ты подумал, дурень? Нет уж. Пусть сначала дела все свои сделает. Нам же и нести его легче будет.

Ивану показалось, что Флакон еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. Да и у самого Ивана с лица не сходила улыбка.

«Это от усталости и нервного перевозбуждения», – решил он тогда.

А вообще чёрт-те что творилось на этой вылазке. Странная она была какая-то. То ли оттого, что все не отдохнувшие толком были, а до этого сильно вымотались, то ли оттого, что тихо очень было той ночью и туалет этот у немцев был сооружён на значительном отдалении от их постов охранения. Но только никогда такого не было. В первый и последний раз они так много разговаривали между собой в разведке, хоть и шёпотом, шутили и чуть ли не смеялись. Словно на всех сразу, и даже на Деда, помутнение рассудка какое нашло.

На их удачу, вскоре из землянки вышел офицер и направился в сортир. Там его и взяли, как говорится, чуть тёпленьким.

Когда с пленным стали уходить, началась стрельба и в воздух взлетели ракеты. Скорее всего, кто-то наткнулся на убитого часового. По немецким позициям открыли огонь наши миномётчики, решив, что разведгруппа уже на нейтральной полосе.

Пришлось залечь. В общем, обратный путь с «языком» занял несколько часов. Тогда слегка зацепило Монаха и Феликса. Монах мог передвигаться самостоятельно, а Феликса Ивану пришлось взвалить на себя. Они вдвоём сильно отстали от группы. Серьёзно им мешали миномёты, как с нашей, так и с вражеской стороны. Айбек постоянно что-то бормотал, тихо ругался и требовал:

– Брат, оставь меня. Я позже приползу. А так ведь обоих убьют.

Иван, каждый раз непроизвольно закрывая собой Айбека, когда мины с протяжным воем летели слишком близко от них, тихо огрызался:

– Помолчи. Я не брошу тебя. Скоро будем на месте. Это наши мины, они нас не тронут.

Феликс болезненно улыбался и шептал:

– Все мины одинаковые. Им без разницы, кого скушать. Сущность у них такая – людей гробить…

Кое-как добрались до своих. Потом за эту вылазку их всех представили к награде – каждый получил медаль «За отвагу». Главное, немец остался жив и дал потом ценные сведения.

А на ранней утренней заре следующего дня грянул бой.

Их разведгруппу отчасти спасло то, что Монах и Феликс направились в медсанбат, а остальные, вчетвером, какое-то время находились не на передовой, а при штабе, куда они передали немца.

Утром, около пяти часов, наши боевые порядки начали бомбить самолёты. Затем двинулись колоннами немецкие танки, их было больше сотни. За танками цепью шли немецкие автоматчики.

Грохотали, ревели моторами и лязгали гусеницами вражеские танки. Бой всё продолжался и продолжался. Непрерывно лупили по танкам наши бронебойщики, на отдельных участках в ход шли гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Немцы то накатывались, то отступали. Мы контратаковали, потом снова откатывались, отстреливаясь. И так продолжалось много часов.

Иван прицельно стрелял из окопа по движущимся автоматчикам из винтовки. ППШ[1] был бесполезен в таком бою. А немцы всё лезли и лезли. К полудню враг взял в кольцо два стрелковых полка, угрожая зайти всей дивизии с тыла и в направлении переправы железнодорожного моста.

Никто из наших бойцов не дрогнул. Огонь на отдельных позициях затихал только тогда, когда никого там уже не оставалось, а миномёты, ПТР[2] и артиллерийские орудия были смяты гусеницами немецких танков.

К вечеру, постоянно перемещаясь, но держа в поле зрения старшину Охримчука, Иван практически оглох от разрывов и грохота. Рядом бесперебойно матерился Флакон, стреляя и перезаряжая.

«Серёга из всей нашей разведгруппы самый меткий», – подумалось тогда Ивану.

Боковым зрением он отмечал, как после каждого выстрела Флакона обязательно падала, вскидывая руки, очередная тёмная фигура там, впереди. Сам Иван, хоть и считал себя достаточно метким стрелком, не мог похвастаться такой точностью.

Но вот ругань Флакона прекратилась. Он засопел, заворчал и заворочался, отползая в сторону от Ивана. Обеспокоившись, Иван немного приподнялся и хотел уже подбежать к, очевидно, раненому товарищу, как вдруг по противному свисту в воздухе понял, что опять полетели мины. И одна из них летит прямиком в его сторону. Упав и вжавшись в землю, Иван почувствовал сильный удар рядом. Его подбросило, чуть не перевернуло в воздухе и сильно приложило о землю. Свет в глазах померк, и Иван отключился.

Когда Иван, очнувшись, лежал на спине, слегка оглушённый, сжимая винтовку, в которой оставался последний патрон, он увидел над собой озабоченное лицо Деда. Тот хлопал его по щекам. Иван сел и наконец смог разобрать, что ему говорит старшина:

– Мы почти окружены. Надо выходить. Вон там видишь поле? Там рожь горит. Это единственный путь. Двигай в ту сторону! Кошеня уже туда побёг.

Охримчук и сам рванул в сторону горевшего поля. Иван собрался было бежать за ним, но вспомнил, что, до того как потерять сознание, он пытался найти Серёгу.

– Где Флакон? – сказал он вслух и, пошатываясь, побрёл в сторону. Туда, откуда в последний раз доносились ругательства Серёги.

Пройдя шагов семь, он споткнулся о неподвижно лежащего бойца и, потеряв равновесие, свалился прямо на него. Боец под ним крякнул и разразился проклятиями. Как был рад Иван слышать эту ругань! Это был Серёга. Живой! Иван, чувствуя, как широко растягивается в счастливой улыбке его рот, приподнялся над могучей фигурой сибиряка и проорал ему:

– Серёга! Чертяга! Жив! Ты чего ругаешься?

Взгляд Флакона начал проясняться:

– Это ты, Волга? Да жив вроде. Оглушило меня немного. Да и, кажись, зацепило немного. Бок чего-то мокрый весь.

Бок у Серёги был неглубоко оцарапан, но сильно кровоточил. Бурое пятно крови расползлось по всей гимнастёрке с левой стороны. Иван, разорвав медпакет, наскоро обработал и забинтовал рану.

– Идти сможешь? – спросил он товарища.

– Попробую, – ответил Флакон, морщась и подымаясь на ноги.

– Уходить вон туда будем. – Иван показал в сторону горевшего поля ржи.

Он подхватил Сергея под плечо, и они двинулись в сторону поля. Поддерживая Флакона, Иван шагнул, словно ныряя, в огонь. Подгоняемые жаром и огненными всполохами, задыхаясь от дыма, они, последними из их роты, устремились из почти сомкнувшегося вражеского кольца.

Было трудно дышать. В какой-то момент Ивану показалось, что это всё: им не преодолеть этой огненной преграды и, скорее всего, тут они или сгорят заживо, или задохнутся. Сергей не мог