Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

Похоже, Сергей отключился. Иван почувствовал, как тот наваливается на него всем телом. Напрягая последние силы, Иван тащил Флакона к маячившему вдалеке просвету. Хотя правильнее было бы сказать не «просвету», а «протьме», так как впереди среди огня угадывался тёмный проём. Туда и стремился сейчас Иван. От летающих вокруг искр одежда на нём начала тлеть и местами загорелась. Сбивая с себя и с Сергея огонь, Иван почувствовал, что боль как будто придаёт ему сил и подгоняет его.

– Ещё совсем немного, – скрипя зубами, шептал Иван. – Мы с тобой дойдём, дружище. Обязательно дойдём. Потерпи.

Но он понял, что ему не хватит сил. Страх начал сжимать горло. Голова стала кружиться. В этом кружении издевательски вертелись вокруг него языки пламени. И, несмотря на то что вокруг было светло и нестерпимо от обдающего жаром горящего поля, Ивана начала бить дрожь, как от озноба, а в глазах стремительно темнело.

Крепкие руки встряхнули его. Вмиг стало легко. Исчезла тяжесть навалившегося на него тела. Его самого подхватили и потащили к тёмному провалу в этой объятой огнём ржи. Это вернулись за ними Дед с Кошеней. Костя подхватил и тащил Ивана, помогая тому идти. Николай, легко перекинув через плечо Серёгу, словно невесомого понёс того из огня.

Их батальон, а вернее, то, что от него осталось, занял по приказу командования новый рубеж обороны.

А на следующий день бой продолжился.

Восьмого августа в четыре утра противник повёл вторичное наступление на боевые порядки их дивизии. Где-то к десяти утра дивизия, прижатая к Дону, начала переправляться через него по железнодорожному мосту. Артснарядами противник зажёг мост, и дивизия переправлялась по горящему.

«Опять отходим через огонь», – подумал Иван.

Их батальон в составе стрелкового полка уже переправился на тот берег. Вся их разведгруппа тоже была на восточном берегу Дона. Но тут вслед за нашими танковыми бригадами к мосту устремились танки противника. Чтобы не дать немцам овладеть мостом, решили его взорвать.

От всего сапёрного взвода остались только командир, младший лейтенант да пять человек личного состава. Поэтому в помощь сапёрам отрядили всех, кто мог быть полезен, включая всю разведгруппу, тех, кто оставался на тот момент в строю: Николая, Ивана и Костю. Остальные: Феликс, Монах и Флакон – были в медсанбате. Иван после вчерашней встряски пришёл в себя и от медсанбата отказался. Хотя его иногда пошатывало да немного кружилась голова.

Закончив минирование, сапёры вместе с разведчиками несли охрану моста, обеспечивая отход техники и готовя взрыв. В это время по мосту вдарили немецкая артиллерия и подошедшие вплотную танки. Матерясь и отстреливаясь, сапёры уже готовы были взорвать мост, но фашисты так яростно по нему лупили, что повредили кабели электросети, ведущие к зарядам. Возникла реальная угроза захвата железнодорожного моста фашистами.

Иван ничего не успел сообразить, как вся команда подрывников во главе с командиром сапёрного взвода бросилась на мост. К тому времени Иван с Николаем Охримчуком были далеко от моста. Там рядом ещё оставался Кошеня. Он крикнул им с Николаем:

– Братцы! Не поминайте лихом! – и устремился за сапёрами.

Иван видел, как все они забежали на обстреливаемый мост. Одного из сапёров ранило, и он упал. Кошеня обогнал раненого, наклонился, что-то взял у того и бросился вперёд.

А дальше на том месте, где только что был мост, Иван увидел взметнувшееся в грохоте взрыва грязное дымное облако вперемешку с обломками и фонтаном водяных брызг. Они взорвали мост огневым способом. Вместе с собой.

Так с остатками сапёрного взвода геройски погиб Костя Бакашов – наш Кошеня.

18

Константин Бакашов бежал на этот мост и понимал, что назад он не вернётся. Никуда он больше не вернётся. Он представлял, что будет потом там, на быстро приближающемся к нему, раскачивающемся в такт его движениям мосту. Вмиг созревшая решимость поступить именно так – помочь сапёрам взорвать этот мост, не пустить на него фашистов – оказалась сильнее всего. Сильнее страха, сильнее горячего желания жить, сильнее живущей в нём надежды. Она оказалась сильнее его самого, сильнее всего того, что было с ним.

А ведь он мечтал не взрывать мосты, а – строить.

Константин родился и вырос в Москве. Жили с мамой на Большой Молчановке. С их двора, с обволакивающего его с головы до ног запаха листвы и сирени и начиналась для Кости и сама необъятная Москва, и вся его жизнь. И роддом, где он родился в мае 1923 года, находился недалеко, на их улице. Мама часто, ведя за руку маленького Костю мимо этого большого и необыкновенно красивого дома, показывала на него и говорила:

– Вот здесь ты родился, сынок. Такой маленький и хороший был. Глаза голубые-голубые…

– А почему был? – каждый раз спрашивал её Костя. – А сейчас я что, не хороший?

– Сейчас ты ещё лучше! – смеялась мама. – Только теперь ты не маленький, а совсем большой у меня.

Запомнилось ему диковинное название этого роддома – «роддом Грауэрмана». Знал он, что все его приятели, да и вся ребятня с правой стороны Арбата, родились в этом «Грауэрмане».

Тепло ему было от царившей тогда дружелюбной и весёлой атмосферы арбатских дворов и переулков с их скверами и кустами, где играла детвора. С их прячущимися за оградками старинных особнячков цветами, источающими летом необыкновенный аромат.

Отца своего Костя не помнил. Знал только про него, что был он военным и умер молодым. Косте три года всего было. Отца ему заменил троюродный дядя Албури. Дальний в общем-то родственник по маминой линии, но ставший для Кости очень и очень близким. Дядя был для него не только дядей и отцом, но и старшим братом, и лучшим другом.

Дядя Албури приехал к ним из Дагестана. Там он учился и воспитывался: сначала – в детском доме, затем – в Дагестанском педагогическом техникуме. Потом его направили в Москву, на рабфак искусств. И дядя переехал к ним. Косте тогда было четыре года. Албури был старше его на тринадцать лет. Маленькому Косте он казался очень взрослым. Дядя Албури какое-то время жил с ним в одной комнате. После рабфака он поступил в Московский архитектурный институт. После успешного окончания института в 1935 году он стал жить отдельно от них, неподалёку. Костя постоянно бывал у него. Албури долгие годы работал в мастерской по проектированию зданий, потом – в Центральном проектном институте НКВД.

От дяди, видимо, проявилась в Косте страсть к архитектуре. Но, в отличие от него, Костю не интересовали здания. Его страстным увлечением были мосты. Ему хотелось знать о мостах всё. Любой мост представлялся ему таинственным, почти волшебным сооружением, призванным соединить то, что раньше не было соединено. И никак не могло бы соединиться, если бы не воля человека, построившего этот мост.

В самой Москве, его родном городе, стоящем на слиянии извилистых рек, которые причудливо пересекают весь город, мосты имели особое значение. Они упрямо преодолевали пустое пространство, соединяли дороги, объединяли улицы и проспекты разных районов в единое целое. Почти все московские мосты и мостики он хорошо знал «в лицо». Каменные мосты, Краснохолмские, Москворецкие, Устьинские, нарядный красавец Крымский мост, удивительный, захватывающий новый Смоленский метромост, Чугунный мост, Новоспасский, Даниловский и многие многие другие. Как старые, так и новые.

В последние годы за очень короткое время было построено с десяток красивейших мостов. Константин знал, что столько же в старой Москве было построено за пятьдесят лет. И каждый из новых мостов представлял собой крупнейшее сооружение и строился по своему оригинальному проекту. Много мостов было реконструировано.

Костя читал, что по объёму работ и по сложности любой из новых мостов может потягаться со всеми речными мостами старой Москвы вместе взятыми. А на общей площади лишь одного из новых мостов – Большого Краснохолмского – могли бы разместиться две трети всех прежних мостов Москвы.

Он и сам с замирающим сердцем наблюдал, как над Москвой-рекой строились мосты. На набережной, словно гигантские механические жуки, копошились огромные краны, хватали мохнатыми лапами-стрелами тысячепудовые стальные