Рассеянное внимание. Как мы смотрим на искусство и перформанс сегодня - Клэр Бишоп

Америку. Эти способы демонстрируют самые разные реакции на новые технологии распространения информации и изображений – реакции бессознательные, неявные, осознанные или амбивалентные. Одно из ключевых моих утверждений состоит в том, что влияние цифровых технологий на зрительство очевиднее в том искусстве, которое, на первый взгляд, наиболее решительно их отвергает (например, в перформансах, которые подчеркивают эффект присутствия, или в инсталляциях, задействующих устаревшие технологии). В дальнейшем я остановлюсь на этих четырех способах подробнее.

То, как мы понимаем внимание, неразрывно связано с нашим представлением о самих себе. В этой книге внимание понимается не как универсальная, глубоко укорененная способность человеческого разума, а как способность, которая изменяется – под воздействием технологий, медицинских препаратов и в присутствии других людей. Кроме того, представление о внимании позволяет определить, что́ мы можем назвать культурным артефактом и как именно следует его воспринимать. Модерная западная культура долгое время дорожила своими признанными культурными объектами («шедеврами») за то, что они, как кажется, приковывают к себе неиссякаемое внимание. За написанием статей об этих объектах исследователи-гуманитарии проводят уйму часов. На протяжении десятилетий и даже столетий эти труды наращивают смысловые слои и способствуют формированию канона. Мне бы хотелось потеснить подобную ассоциацию между смыслом и глубиной, или то, что я называю глубинной моделью культуры. В то время как некоторые культурные объекты обладают долговечностью и кажутся вневременными, другие эфемерны, но востребованы и порождают острые дискуссии. В этой книге мы попытаемся освободить место для целого ряда работ, часть которых история искусства обошла стороной – особенно те практики, которые считаются слишком эфемерными, новыми или неопределимыми, чтобы войти в канон [5].

Глубинную модель культуры подорвал взлет цифровых технологий. Мемы и виральный контент ввели в оборот новую форму вовлеченного наблюдения, основанную не на избирательности и глубине, а на количестве и скорости. Взгляд, который предполагает предельную сосредоточенность и погруженность, сегодня уже не кажется чем-то целесообразным и обязательным [6]. Это не значит, что мы должны совсем отказаться от созерцательности и машинально поощрять интенсивное потребление. Речь о том, что современные способы восприятия не только рассеяны и распределены, но и гибридны: одновременно присутствующие и опосредованные, происходящие в реальности и онлайн, мимолетные и глубокие, индивидуальные и коллективные – режим, который только усугубился и усилился в результате пандемии COVID-19.

Тревожные звонки раздавались уже на протяжении 2010-х: споры по поводу использования фотоаппаратов в театрах, критика произведений искусства, которые на экране выглядят лучше, чем в реальной жизни, жалобы на гигантские выставки, которые невозможно посмотреть целиком, а также возмущение художников в связи с распространением коротких видео с их работами в социальных сетях. К гибридной форме зрительского восприятия нас начали подталкивать еще до локдаунов 2020 года – к недовольству традиционалистов. Остальные, быть может нехотя, вырабатывали новые привычки – я понимала, что доставать телефон во время перформанса как-то неправильно, но тем не менее от съемки удержаться не могла. На масштабных выставках я научилась экономить и правильно распределять свое время. Сейчас мне удается быстро переключаться между разными режимами внимания. Как правило, посещая выставку, я надолго погружаюсь в состояние сосредоточенности и присутствия – и в то же время сканирую QR-код, чтобы позже прочитать буклет. Раздумываю, не попросить ли у куратора ссылку на видео, чтобы посмотреть его дома. Делаю фотографии инсталляций и их деталей. Отвечаю партнеру, оставшемуся присматривать за детьми. Фотографирую этикетки. Отправляю снимки друзьям со словами, что это и правда хорошая (или не очень) выставка. Такое вечное колебание между «здесь» и «там», между наблюдением и комментированием – в этом и заключается суть того, как мы смотрим на искусство и перформанс сегодня.

Нормативное внимание

В этой книге тема внимания объединяет между собой четыре эссе о современном искусстве и перформансе. В то же время рассуждения по этому поводу вписываются и одновременно отталкиваются от обширного массива литературы, который условно можно назвать исследованиями внимания. Первые публикации возникли еще в 1990-х и представляли собой эйфорическую бизнес-литературу об экономике внимания. С тех пор, в ответ на развитие Веб 2.0 и социальных сетей, а затем на слежку и дезинформацию со стороны правых, в гуманитарных науках появилось и большое количество критических исследований. Рассеянность стала рассматриваться как символ технологического (и поколенческого) беспокойства: «Для преподавателей вроде меня, – пишет теоретик культуры Доминик Петтман, – рассеянность – наш враг, так же как внимание – наша жизненная сила» [7]. Для других понимание экономики внимания стало вопросом «хорошего самочувствия», которое регулярно связывают со стратегиями стрессоустойчивости, цифровой осознанностью, замедлением и намеренным сокращением активности. Эти книги – от академических до популярных – охватывают вопросы современных компетенций, политики, образования, социальных сетей и психического здоровья, но редко упоминают визуальные искусства [8].

Тем не менее самая цитируемая на сегодняшний день история внимания написана искусствоведом. Джонатан Крэри продемонстрировал, как в конце XIX века, одновременно с промышленным капитализмом, внимание впервые стало предметом интереса и проблемой, будучи связанным прежде всего с индивидуализацией восприятия. Новые направления физиологии и психологии стремились продемонстрировать, что восприятие формируется изнутри – как способность субъекта, – а не навязывается внешними обстоятельствами [9]. Ключевыми фигурами этого зарождающегося дискурса были экспериментальные психологи в Германии (Герман фон Гельмгольц и Вильгельм Вундт) и в США (Уильям Джеймс и Уолтер Бауэрс Пиллсбери). Вундт и Джеймс в 1875 году независимо друг от друга создали первые лаборатории, разработав эксперименты для проверки времени реакции, распределения внимания, кратковременной памяти, отвлекаемости и утомляемости. Для них было очень важно определить локус внимания, которое они стали рассматривать как внутреннюю способность (как в случае с доводом Вундта о волевом внимании), а не как результат внешних стимулов. В книге Основы психологии (1890) Джеймс предлагает весьма непринужденное определение внимания, которое часто цитируется и сегодня: «Все знают, что такое внимание. Это овладение умом, в четкой и ясной форме, одним из того, что кажется несколькими одновременными и равноправными объектами или цепочками мыслей. Фокусировка и концентрация сознания – вот его суть» [10]. И всё же далее Джеймс уклоняется от ответа, не в силах решить, является ли внимание эффектом магнетизма воспринимаемого объекта или субъективным навязыванием индивидуальной воли.

Джеймс закладывает основы того, что я называю «нормативным вниманием» – вниманием, которое направлено на объекты (а не на других субъектов), является интеллектуальным и когнитивным (а не сенсорным и аффективным), оформлено в терминах собственности («овладение умом») и носит индивидуальный (а не социально или коллективно обусловленный) характер [11]. Внимание – это свойство, сила, исходящая от субъекта, выражение его интереса (а это всегда он); внимание автономно и добровольно, даже если большинство из нас может поддерживать предельный фокус не более чем несколько секунд