Вполголоса - Наталья Сергеевна Филимонова

один из дней я выйду на погост:

Заголосят, запричитают птицы,

Язык их ясен и предельно прост –

Туманные оберегают лица

Людей, чья память проросла травой.

Тут каждый мертвый будто бы живой.

Я обрету себя в один из дней

И напою из родника студёной

Водой своих безудержных коней.

Они по полю скачут обречённо

И ждут дождя. В один из этих дней

Я не узнаю голоса людей.

И ветер будет мне поводырём

И символом, и знаком, и плечом,

И свет из ветра будет сотворён,

И мне от света будет горячо.

В один из дней я выйду на погост

И прорасту травой среди берёз.

«Мне снился сон, как будто наяву…»

Мне снился сон, как будто наяву:

Ложился снег на спелую траву.

Шептала осень, плакала, звала.

Молчала побелевшая трава.

Опавших яблок алые бока

Несла отсюда темная река.

Их было много, будто в небе звёзд,

Как будто бы невыплаканных слёз.

Я трогала рукой подол реки,

А белые снежинки-мотыльки

Врывались в растрепущую волну

Моих волос, как голос в тишину.

И этот голос диктовал и пел,

И был он чист и бесконечно бел.

«А дальше что? А дальше снег и снег…»

А дальше что? А дальше снег и снег.

И нет просвета – это падший свет,

Тягучий, затуманенный, седой

Ложится между небом и водой…

А дальше встанет толстокожий лёд:

Свою судьбу он знает наперёд –

Его не растопить, не расколоть.

Оберегая мировую плоть,

Он так и будет до весны лежать,

Пока не дрогнет первая межа.

А после – травы будут говорить,

Паук сплетёт невидимую нить,

Уснёт пчела в заснеженном цветке,

А дальше – снова наледь на реке.

И без конца идёт круговорот,

Пока природа дышит и поёт.

И только мне не нужен этот снег,

И этот лёд, что глух ко мне и слеп,

И этот человек, что никогда

Своей любовью не растопит льда.

Я – не природа, я – жена и мать.

Со мною нужно жить

и понимать.

«Зима чернее волчьей ягоды…»

Зима чернее волчьей ягоды.

Глаза закроешь – всё одно.

А помнишь, ездили до Ладоги

На электричке ледяной?

Садились утром у Финляндского

И по железной до конца.

Хватало солнца нам январского,

Ловилось счастье на живца,

Декабрь набившейся оскоминой

Из под полы небесных недр

Глумился над своим надгробием

И посылал на землю снег.

И этим снегом утрамбовывал,

И умывал, и омывал.

Стояла ржавой под заборами

Недоистлевшая трава.

Недоуслышанная исповедь

Снегоподобной тишины –

Темнее самой тёмной истины

И самой искренней вины.

«Заземли меня, задержи…»

Заземли меня, задержи,

Зацепи крючком, будто рыбу.

Слышишь, плачут о нас стрижи,

Пролетающие над изгибом

Поднебесного полотна –

Будто дёргается струна

Горизонта. Глотаю на ощупь

Воздух, словно намного проще

Не дышать им, и мне сполна

Хватит этого, чтобы тоже

Задержаться с тобой подольше,

Плавником не касаясь дна.

«Радуюсь темноте, будто…»

Радуюсь темноте, будто

Первым лучам весеннего утра,

Скользящим по занавескам.

Радуюсь, будто я – невеста.

Мурашки по рукам от шёлка

Прохладного, словно я долго

Стояла в храме и слушала, слушала,

Как трещало масло душное

В ладанке, как шептались тени

И плакали свечи, а божьи дети

Протяжно и звонко пели «Отче…» –

Я слушала их до самой ночи.

«Когда я вырасту, я стану понимать…»

Когда я вырасту, я стану понимать

Твоё молчанье и сама молчать.

Я буду слышать, как молчат деревья,

Как тишина, причёсывая перья

Своим опустошенным дочерям,

Нашёптывает, что взрослеть нельзя,

Но каждая, шатая головой,

Кичится опадающей листвой.

Когда я вырасту – наверное во всём

Тебя пойму, пусть ты мне не ответил.

Мы прорастем друг в друга, словно дети,

Но никогда ни в чём не совпадём –

Прозрачное понятно с полуслова.

Когда я вырасту, то всё забуду, словно

Я родилась сегодня. А вчера

Была необозрима и условна.

«Тянутся вдоль дороги снежные кружева…»

Тянутся вдоль дороги снежные кружева.

Спит беспробудно между двух берегов Нева.

Тихо закрою двери, сдвинув стальной замок.

Поздней, слепой метелью город мой занемог.

Белого, лёгкого снега бледное полотно

Липнет и оседает хлопьями на окно.

– Мама, смотри, там – неба звёздного полоса.

– Вижу, родная, вижу, не открывай глаза.

Слышишь, февральский ветер оберегает тьму? –

Будет спокойно ночью городу твоему.

«Мертвецки белая зима…»

Мертвецки белая зима

Досталась от тебя по праву.

Ты мне отдал её за правду,

Которую я не смогла

Тебе открыть – она была

Без капли света и тепла,

Белее и страшнее страха.

Туман мне протянул рубаху

Свою и встал среди людей,

И шепотом сказал: «Надень!»

И я надела, и пошла

В зимующее неубранство.

Трещали нитки, и по швам

Трещало белое пространство.

Хрустели ветки без причин,

Но было безнадежно тихо!

Лишь ветер в поднебесье вихрем

Скулил и подвывал: «Молчи».

«Нет, это не мелочи…»

Нет, это не мелочи –

Это секреты девичьи.

Не твои, а наши общие,

Рассказанные друг другу ночью

Под одеялом с фонариком.

Ты такая маленькая,

С холодными ногами,

Шептала большую тайну,

А я ничего не могла разобрать.

Твой шёпот был неслышным,

Будто за стенкой мышка

Скребётся. Мне хотелось спать,

Но я на твои смотрела губы,

Говорящие мне о том,

Что будто бы ты разрешила

Себя поцеловать

Мальчику из твоей группы.

«Надеть на палец обручальное…»

Надеть на палец обручальное

И – снова с октябрём на ты.

Сорвать нарочно и нечаянно

Позднорождённые цветы,

Растущие вдоль края берега,

Где я, оседлая и беглая,

Стояла тенью у воды.

Надеть и помнить до беспамятства

Несовершённую любовь

Мою к тебе – опухли пальцы –

Не снять, не сдвинуть. Видит Бог,

Пыталась, но в моих попытках

Всех чувств твоих переизбыток

Ложился камнем между строк.

«Стылый воздух от мёрзлой земли…»

Стылый воздух от мёрзлой земли

Ненавязчиво сладок и горек…

Если сможешь, меня окрыли –

Я взмахну, не почувствовав боли.

Буду птицей, зовущей весну,

Буду петь от рассвета до ночи.

Если хочешь – с тобою усну

И с