Биология в фокусе. Естественные отделения университетов Российской империи (1830–1900) - Екатерина Юрьевна Жарова

г. ушел в отставку из‑за коллективного протеста против уровня преподавания, который студенты считали низким, профессор физиологии Казанского университета В. Ф. Берви. В 1860 г. ушел в отставку профессор сравнительной анатомии и физиологии Московского университета Н. А. Варнек по причине недовольства студентами его лекциями. В первом случае уровень подготовки профессора действительно был низким, да и говорил по-русски он плохо, а во втором случае дело было скорее в личной неприязни к профессору, а не к его профессиональным качествам.

И. М. Сеченов, учившийся у тогда еще адъюнкта Варнека в начале 1850‑х гг., характеризовал его как хорошего и «толкового» лектора: «Читал он просто и толково, останавливаясь преимущественно на общих признаках принятых в зоологии отделов, и описанию одноклеточных предпосылал длинный трактат о клетках вообще. Последнее учение падало, однако, на неподготовленную почву – Москва еще не думала тогда о микроскопе, поэтому между студентами Варнек не пользовался успехом, а в насмешку – они даже прозвали его клеточкой. Тогда восторги были обращены в сторону профессора зоологии Рулье, который любил философствовать на лекциях и читал очень красноречиво»[245].

Конфликт со студентами-медиками первого курса, случившийся в 1858 г., был вызван именно личной неприязнью к профессору Н. А. Варнеку, что подтверждается воспоминаниями учившегося в это же время на втором курсе А. И. Митропольского, который рисует крайне негативный образ профессора, постоянно глумившегося над студентами и отпускавшего остроты: «Назойливым и большею частью грубым остроумием своим пр<офессор> Варек оттолкнул от себя студентов и сделался для них ненавистным. Это привело к скандальному столкновению профессора со студентами следующего за нашим приема. Я был уже на втором курсе и однажды, работая в секционном зале, рядом с аудиторией, где читал Варнек, услышал шум и гвалт. Оказалось, что студенты, оскорбленные какою-то выходкою профессора выгнали его из аудитории со скандалом и отказались посещать его лекции. В истории этой принимали участие, кроме медиков первых трех курсов, имевших против Варнека зуб, еще и естественники, которым профессор читал те же науки и которым одинаково насолил своими остротами. Помню, что мотивом упорства студентов не иметь более дела с Варнеком выставлялось то, что из его лекций они, при всем желании своем, не могут вынести ничего, кроме пошлых острот и оскорблений»[246].

Дело профессора Н. А. Варнека рассматривалось в Совете Московского университета, где признали правоту профессора и неготовность студентов слушать его лекции высокого научного уровня (хотя А. И. Митропольский, наоборот, вспоминал, что лекции Н. А. Варнека ничего не давали студентам именно в научном плане, поэтому они и не стали терпеть его остроты). В итоге Н. А. Варнек подал прошение об отставке, а Митропольский впоследствии вспоминал, что студенты, даже устраивавшие сходки по случаю недовольства профессором, никак не пострадали[247], и задавался вопросом почему: «Время ли такое снисходительное было к молодежи или уже и вверху сознавали недостатки нашего обучения и потому не хотели карать нас за чужую вину? Действительно, уже по многим кафедрам факультета готовились за границей преемники устаревшим, если не летами, то научной подготовкой, нашим преподавателям»[248].

Итак, первая половина XIX в. характеризуется складыванием системы экзаменов и прохождения курса в университетах, а также господством лекционного метода преподавания, когда практические занятия как таковые отсутствовали и студенты могли получить практические навыки только на экскурсиях, проведение которых целиком и полностью зависело от воли профессора. Сами студенты к началу царствования Александра II уже понимали несостоятельность подобного образования и потому стремились к более научному изучению дисциплин. В конце концов это вылилось в протесты студентов против неугодных профессоров и открытую критику методики преподавания на страницах прессы. В совокупности с другими проблемами университетского образования все это в итоге привело к образовательной реформе 1863 г.

Студенчество эпохи Великих реформ было очень восприимчиво к новым веяниям: оно готовилось к коренным переменам, поэтому целиком примкнуло к тем слоям общества рубежа 1850–1860‑х гг., которые жили идеями и реформами царствования императора Александра II. Студенты были необычайно деятельны и жаждали перемен в университетах (тогда же правительство впервые столкнулось со студенческими забастовками, в результате которых пришлось закрыть Санкт-Петербургский университет).

К критике прежнего строя в связи с ожиданием перемен в университетском образовании подключились не только студенты, но и профессора. При обсуждении проектов нового университетского устава много говорилось о свободе обучения и преподавания, об уходе от «школьности» университета, о том, какое образование необходимо – общее или специальное, об истинно научном образовании и уходе от пассивного слушания лекций. Н. И. Пирогов в «Письмах из Гейдельберга» в 1863 г. писал, что «при специальных занятиях метод и направление – вот главное. А этому из одних лекций не научишься, из книг – также. Не отыскав верной методы, не найдя направления, растеряешь множество времени и сам растеряешься. Найти то и другое без руководителя может только талант; воображает найти – самообольщение. Но мы привыкли видеть в университетских наставниках не этих руководителей, а каких-то схолиантов или парламентских ораторов. Только в реальных науках они в наше время уже то, чем должны быть. Будь профессор хотя бы немой, да научи примером, на деле настоящей методе занятия предметом – он для науки и для того, кто хочет заниматься наукой, дороже самого красноречивого оратора»[249].

Н. В. Варадинов, ратуя за образ профессора-наставника, в статье «Необходимость реформы в нашем университетском образовании» высказывал крайне негативное мнение о лекциях: «…во время слушания лекций студент заботится о записках или тетрадках и составляет их по лекциям (что впрочем делают два-три студента), большею частью приобретает записки от других, а когда станет приближаться срок экзаменов, он тогда лишь начинает изучать записки; до тех пор едва ли какой студент занимается этим, и самые ревностные из них утешают себя уверенностью, что посещая лекции они учатся, откладывая записки до времени наступления экзаменов. Потеряв таким образом время на слушание лекций, студент черпает, в течение месяца или двух, предшествующих экзамену, свои познания из записок профессора, то есть, из того же учебника, но учебника, по необходимости, неудовлетворительного. Ни один студент, да едва ли и из профессоров кто, станет утверждать, что студенты выносят много знаний из лекций»[250].

Однако не все было так однозначно с лекционным методом преподавания, так как зачастую только на лекции студент мог узнать передовые сведения о достижениях в науке, особенно это касалось естественных наук, которые очень стремительно развивались во второй половине XIX в. И. Я. Акинфеев, учившийся в 1875–1881 гг. в Новороссийском университете, писал: «Позже, в конце восьмидесятых и в девяностых