Исчезнувшая в полночь - Джейк Андерсон

пациентов чудовищные припадки, вводя им кровь животных, касторовое масло и громадные дозы кофеина; они экспериментировали с терапией сном и ранними варварскими формами электросудорожной (электрошоковой) терапии, а также с психохирургией (включая трансорбитальную лоботомию, производимую ножом для колки льда).

Я никогда не воспринимал депрессию как психологическое явление. Знаю, это звучит нелогично, но, когда депрессия обрушивается на тебя, она кажется абсолютно материальным явлением, из области химии. Мои эмоции превращаются в помехи в интерфейсе сбоящего механизма. Как бы я ни старался сохранять позитивный настрой, сколько бы ни занимался йогой и медитацией, как бы здоров я ни был — химические процессы всегда побеждают. Депрессия без лечения похожа на борьбу с химией, и в конечном итоге я неизменно проигрываю.

Этого более чем достаточно, чтобы понять, почему я сострадаю Элизе. Мне знакомо чувство отчаяния от потери контроля над собственными мыслями, когда ты хочешь быть счастливым, но вместо этого вынужден день за днем, час за часом наблюдать самые темные стороны своего сознания. Это вытягивает из тебя все душевные и физические силы. Это как заплыв с гирями на ногах и пчелами во рту. Просто выбраться из постели — гераклов подвиг, необходимость перезвонить другу выливается в экзистенциальный кризис с мучительными размышлениями о том, как во время разговора замаскировать паническую атаку.

Твое «я» раз за разом разлетается на кусочки, а ты пытаешься собрать свою новую сущность воедино. Просто пытаясь хотя бы час продержать себя в руках, ощущаешь себя так, словно стоишь на капитанской палубе «Титаника», смотришь, как расползаются трещины, и тупо ждешь, когда тебя сокрушит стена ледяной океанской воды.

У меня разбивалось сердце, когда я читал посты Элизы о депрессии. Иногда она словно бы описывала мой собственный душевный ландшафт. Но Элиза прилагала невероятные усилия, защищая «тех из нас, у кого биохимия мозга не попадает под общепринятые стандарты».

«У меня клиническая депрессия и генерализованное тревожное расстройство, — писала она. — А еще у меня есть подтверждающая это ученая бумажка от серьезного доктора и пузырек с таблетками, которые надо принимать каждый день, иначе я захочу себя убить».

Терапевт, принимавший меня в Сан-Диего, прописал мне коктейль из прозака, велбутрина и страттеры. Прозак, самый известный из СИОЗС[16], предназначен для того, чтобы усиливать и регулировать выработку серотонина в мозге. Велбутрин (который, как я выяснил позже, Элиза принимала в больших количествах) — это «атипичный» антидепрессант, он усиливает выработку мозгом дофамина. Обычно его выписывают в помощь тем, кто бросает курить, — это было одной из причин, почему я его принимал. Страттера относится к классу препаратов, регулирующих норэпинефрин. Это одно из немногих нестимулирующих лекарств от синдрома дефицита внимания.

Помню, что сказал мне о медикаментозном лечении депрессии мой самый первый врач. Мне тогда было восемнадцать, и я беспокоился, что антидепрессанты будут подавлять мои творческие способности. Врач заявил, что наша цель в данной ситуации — дать мне дойти до края, но не упасть в бездну. Мне всегда казалось, что несколько дико говорить такое депрессивному подростку, — но смысл в этом есть.

Элиза не принимала СИОЗС, но принимала СИОЗН (ингибитор обратного захвата серотонина-норэпинефрина) — эффексор, или велнафаксин. Она писала, что это единственное за много лет лекарство, которое ей и вправду помогает. Я пробовал принимать эффексор шесть месяцев. Он действовал хорошо, но вызывал у меня повышение давления.

Поиски подходящего антидепрессанта способны довести до белого каления, и продолжаться они могут годами и даже десятилетиями. Стандарта, который позволял бы измерить степень психического расстройства человека, попросту не существует, как и методов диагностики, помогающей определить, как поведут себя химические вещества, воздействуя на мозг конкретного пациента с уникальными чертами характера, историей травмы и генетическими особенностями.

Вот почему обнаружение блогов Элизы стало в моем расследовании поворотной точкой. Если запись с камеры видеонаблюдения позволяла заглянуть в последние минуты ее жизни, то записи в соцсетях позволяли проследить ее последние годы, и можно предположить, что они имеют не меньшую ценность для установления причин смерти.

Погружаясь в автобиографическую прозу Элизы, я глубоко проникся ее борьбой с депрессией и начал ощущать тесную духовную связь с ее историей. И тут возникли новые тревожные вопросы.

ГЛАВА 6

ГОРОД ДЕМОНОВ

Эту книгу пронизывают три сюжетные линии, обозначающие основные версии случившегося с Элизой. Первых двух мы уже коснулись — это психическое заболевание и убийство. Третья — паранормальная активность, и, едва прочитав эти строки, вы наверняка закатили глаза или встрепенулись, в зависимости от вашей мировоззренческой ориентации.

Необходимо, однако, понимать, что у душевных недугов и паранормальных явлений общее трагическое прошлое. На протяжении большей части истории человечества психические заболевания считались результатом вмешательства сверхъестественного. Людей, страдающих депрессией, манией или другими тяжелыми душевыми болезнями, считали одержимыми демонами или духами и часто лишали свободы, пытали и убивали. Даже относительно мягкие проявления болезни свидетельствовали о том, что жертва слаба в вере, — вот ранний пример стигматизации ментальных проблем. В наше время эта стигматизация часто принимает форму обвинений страдающего от депрессии человека в неправильном взгляде на жизнь и нехватке позитива.

Лингвистические рудименты магического мышления можно обнаружить даже в наших повседневных разговорах о психических заболеваниях. Про людей с депрессией говорят, что они сражаются со своими демонами или что их преследуют призраки из их прошлого.

Около 75 % американцев в той или иной степени верят в паранормальное и сверхъестественное. В других странах мира этот процент может быть даже больше.

Я рос убежденным атеистом. В средних и старших классах я ввязывался в многочасовые дебаты со своим другом-христианином. Строго говоря, я был материалистом и полагал, что Вселенная представляет собой атомы в пустоте. Такие явления, как призраки и Бог, моему юному рассудку представлялись оскорблением науки.

В колледже я немного смягчился — благодаря некоторым экспериментам с психоделиками. Этот опыт не превратил меня в спиритуалиста, но поумерил мою самоуверенность, мешавшую принимать чужие взгляды и точки зрения. В то время я шлялся по лугам Санта-Крус под ЛСД и грибами и посещал курс физики под названием «Квантовая загадка». В силу своих феерически паршивых способностей к математике курс этот я провалил. Но концепция применения философии к теоретической физике меня заворожила. Даже по окончании семестра я продолжил читать книгу нашего преподавателя «Призрак в атоме» (The Ghost in the Atom), а когда дочитал, взялся за другие работы по квантовой механике.

Я обнаружил, что многие идеи, лежащие в основе квантовой теории, перекликаются с идеями, которые восточные религии пропагандируют уже тысячи лет. Я сохранял здоровый скептицизм, однако чем глубже