«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев

встречах с «Фрицем» и «Рамзаем» майор Зайцев писал в своем «Докладе о работе „Имака“: „… Вторая встреча происходила с Фрицем в скиячной на Симбаси, последующие у него в офисе после работы…

Последние месяцев 5–6 у него на квартире. Квартира находилась во дворе Чилийского посольства и в районе, где проживали наши граждане, работающие в сов. учреждениях в Токио, а рядом с его домом жил сотрудник аппарата Военно-морского атташе тов. Носов. По своей служебной линии я часто бывал на квартирах наших граждан, проживающих в городе, и мое хождение к Фрицу раз в месяц не могло натолкнуть японцев на мысль, что я хожу к Фрицу, а не к Носову. Проведение встреч у него на квартире считаю наиболее подходящим местом. О месте явок, дне и часе всегда сообщалось в Центр. С самим Рамзаем я встречался только один раз, это было тогда, когда он получил телеграмму за подписью организатора и стал спрашивать меня, что это за новая личность организатор и нужно ли выполнять его директивы, я ответил, что нужно и беспрекословно, ибо организатор является непосредственным нашим руководителем. Разговаривать мне с ним много не пришлось, так как он торопился по каким-то делам к послу Отт. Больше я с Рамзаем не встречался, но видел его еще раз на токийском вокзале при встрече посла Отт, прибывшего из командировки из Германии“.

Утверждение Зайцева, что его „хождение“ на квартиру „к Фрицу раз в месяц не могло натолкнуть японцев на мысль, что я хожу к Фрицу, а не к Носову“ свидетельствует о поразительной беспечности и непрофессионализме „Имака“ и его руководителя „Икара“. Как следует из уже цитируемой справки „История провала резидентуры Инсона“ от 23.05.44 г., „ИМАК в город выходил очень редко и, как правило, только на явки. … На явки он выходил, почти не имея резервного времени и иногда, чтобы не сорвать встречу, выезжал на машине, оставляя ее недалеко от района встречи. Были случаи использования для этой цели машины ВАТ“.

До принятия политического решения об аресте „Рамзая“ – „Инсона“ – Рихарда Зорге оставался месяц.

„Мои официальные обязанности, – вспоминал М. И. Иванов, – определялись положением секретаря консульского отдела посольства. Я отвечал, в частности, за паспортные и визовые дела, учет и переписку с советскими гражданами в Японии, Шанхае и Гонконге, поддержание контактов с муниципалитетом Токио по вопросам снабжения, проживания и регистрации наших людей“[760]. Официальное прикрытие Иванова давало ему возможность легального и естественного общения с иностранцами, и он мог, не вызывая подозрений, появляться там, где „дворнику не доступно, а послу – неудобно“»[761].

«После моего первого „визуального знакомства“ с Рихардом Зорге на аэродроме Ханеда я не один раз видел его при случайных обстоятельствах. По-прежнему я знал о нем многое, а он обо мне ничего. Это были встречи в общественных местах, на дипломатических приемах, в местах отдыха за пределами Токио. Как выяснилось после ареста Зорге, в лицо его знали и другие члены советской колонии, не подозревая о тайной миссии респектабельного „германского журналиста“.

В мае 1941 года на одном из этажей „Нью Гранд-отеля“ в честь прибывшего из Москвы известного японского дипломата – первого секретаря МИДа Такеучи был устроен коктейль для иностранных дипломатов и журналистов. В группе собравшихся представителей западной прессы я заметил Зорге. Он находился в обществе веселого балагура-француза из агентства „Гавас“ и его подруги. Было заметно, что Рихард на подобных встречах был душой компании, и он весьма непринужденно исполнял эту роль. Раут шел как по маслу: пережевывались новости, слышались веселые реплики и ответные взрывы смеха. Я держался в стороне, чтобы случайно не нарваться на опасное для дела знакомство с человеком, которого я отлично знал, тем более, что это мне было категорически запрещено.

При любых встречах с Зорге я всегда помнил строгое предписание: никоим образом не проявлять какого-либо любопытства к этому человеку»[762].

И Иванову, и Зайцеву следовало категорически запретить посещать места, где существовала вероятность встречи с Зорге, так как своим поведением они могли выдать факт своего знакомства (даже заочного) с последним, что могло привести к нежелательным умозаключениям японской контрразведки.

Из воспоминаний М. И. Иванова: «В августе 1941 года МИД Японии устроил для дипкорпуса просмотр национальной оперы „Но-о“[763]. По политическим соображениям, советский посол на просмотр не пошел, и билеты были предложены 1-му секретарю и мне. Наши семьи в связи с войной были эвакуированы в СССР. Мероприятие происходило в старинном особняке; прибывавших гостей направляли во внутренний сад, где угощали японскими яствами и легкими напитками. Там я вновь встретил Рихарда. Он был в легком тропическом костюме. Как всегда, оставаясь внешне веселым, но внутренне сдержанным, Рихард переходил от одной группы дипломатов и журналистов к другой.

По окончании коктейля вместе со всеми мы прошли в зал и заняли места в заднем ряду. Впереди и чуть в стороне от нас сидел Зорге. Вскоре начался спектакль, и он весь был поглощен сюжетом представления. В самых патетических местах он то одобрительно, то с возмущением вскрикивал, вызывая расположение японцев, любящих свою старинную оперу. Он был, пожалуй, одним из немногих иностранцев на том приеме, кто с пониманием и неподдельным интересом оценивал музыку и игру актеров»[764].

Эпилог. Секигун! Кокусай кёсанто! Собието кёсанто! (Красная Армия! Коминтерн! Советская компартия)!

(Последние слова Рихарда Зорге перед казнью 7 ноября 1944 года)

1. «Он указал на фотографию СЕРГЕЯ [Зайцева] и спросил: „Кто этот человек?“ …»

(Из показаний Клаузена, 1946 год)

Что явилось причиной провала резидентуры? В монографии «Опыт организации и деятельности резидентуры „Рамзая“» М. И. Сироткин пишет:

«Организационные погрешности, промахи, нарушение конспирации „Рамзаем“ или кем-либо из его сотрудников или агентов? Может быть, предательство кого-либо из агентов?

Японская и американская контрразведки дружным дуэтом преподносят одну и ту же версии:

Организация Зорге была вскрыта случайно – в результате „предательства“ видного японского коммуниста Ито Рицу, который, будучи арестован 27 июня 1940 г., „раскаялся“ в своей коммунистической деятельности и показал на допросе, что Китабаяси Томо (агент-источник из группы „Джо“) является шпионкой. Арестованная на основе этих показаний Китабаяси призналась в своей шпионской деятельности и связи с Мияги, от которого получала указания и задания по добыванию разведывательных сведений.

Так, якобы, было положено начало раскрытию организации „Рамзая“.

На первый взгляд, как будто, трудно подвергнуть сомнению эту версию, так как примерно так же она изложена даже в официальном секретном документе японской тайной полиции: в одном из наградных листов на полицейских,