Ментальная кухня – 3 - Максим Злобин

жизни в Южной Америке, — вот только вместо бразильского Рио его почему-то влекла Французская Гвиана. А ещё очень нелестно отзывался об исторических персонах. Что князя Юсупова, что действующего Императора, Ржевский в своих мемуарах поливал такой грязью, и называл такими словами, что даже у Буревого уши завернулись бы в трубочку.

— Так, — захлопнув дневник, я сразу же взялся за телефон и начал искать информацию по наследникам Ржевского.

Которых, на моё счастье, не оказалось. Судя по записям, Дмитрий Иванович наплодил детей на целый полк, — не там, так здесь, — но официально при жизни никого не признал. То есть никто с его фамилии в данный момент не кормится, и нанести ущерб невинным людям просто невозможно. Нету их! Род прервался, а значит моя схема рабочая!

— Яков Са-а-а-аныч! — орал я, сбегая по лестнице на нижнюю палубу. — Яков Саныч, пляши!

— Зачем?

— Пляши, говорю!

— Да что случилось-то?

— А случилось то, что наше дорогое Министерство Культуры устроило музей имени предателя Родины. На вот, почитай.

Солнцев забрал у меня дневник и погрузился в текст. Постепенно улыбка на лице законника становилась всё шире и шире, шире и шире.

— Понял, — наконец сказал он, захлопнув мемуары Ржевского. — Прижмём ублюдков…

Глава 8

— Значит, я всё-таки был прав, — вздохнул Захар Палыч.

Сейчас мы с ним сидели на пирсе, за самым дальним столиком, — там, где никто не смог бы нас подслушать. Я пил чай, а тайник заказал себе молочный коктейль с мармеладными мишками. С мишками, целой горой взбитых сливок, разноцветными марципановыми посыпками, вафельной трубочкой и насаженной на край бокала печенькой. По идее это был напиток из детского меню, но ради такого дела пришлось сделать исключение.

Момент и так сложный — настала пора вскрываться.

Да, после совместных приключений в доме Безобразова только очень слепой или тупой человек мог бы не понять, что я менталист. Слепой, тупой или… предвзятый.

Как-то незаметно Захар Палыч стал для нас своим в доску и либо перестал выискивать что-то плохое, либо же обо всём догадался, но закрыл на это глаза. Даже после заветного повышения по службе, парень тянулся к нам, всячески искал общения и скидывал нам с пацанами смешные картинки. А смешные картинки ведь кому попало не скидывают, верно? Короче… Гачин-Мучинский реально влился в стаю. Или в прайд. Или в шоблу, как нас вполне могут называть злопыхатели.

Однако сейчас мне снова понадобилась его помощь по профилю. Не цветочки во время отъезда полить, и не кота покормить, а именно что помощь тайника. И потому, — пусть мы с Захаром пока что не ахти какие великие друзья, — мне хотелось бы быть честным с этим человеком.

— Да, — ответил я. — Ты правильно догадывался…

Тут Гачин-Мучинский истерично хохотнул, от навалившегося стресса присосался к коктейлю и бахнул его чуть ли не залпом. Шумно втягивал молочную жижу до тех пор, пока один из мишек героически не заткнул собой соломинку.

— А можно ещё?

— Конечно, — я взял со стола рацию и нажал на кнопку. — Серёж, сделай ещё один «Ультра-Радужный Хохотунчик», — а затем ещё разок оценил состояние Захара и попросил принести сразу же два.

Так…

Человек переживает. Человека можно понять. Человек всю жизнь силился попасть в Тайную Канцелярию, попал и тут же узнал, что его положение под угрозой. Никто там, у него наверху, не будет разбираться в деталях. За связь с подпольным менталистом сотрудника не просто выпнут, его ещё и судить будут. А даже если не придумают что конкретно Захару инкриминировать, то о дальнейшей службе он может забыть наверняка.

И выхода из ситуации я вижу два. Первый: просто обо всём забыть и больше никогда, нигде и никак не контактировать, — что грустно. Ну а второй…

— Послушай, — вздохнул я. — Я же не просто так решил тебе открыться, понимаешь? Учитывая твой новый статус, это самая большая глупость, на которую я вообще мог бы пойти. Я же сейчас как мышара, которая добровольно полезла в мышеловку.

Захар Палыч облизнул молочные усы и поднял на меня взгляд. А во взгляде том… как бы так описать, а? Вот эта вот тоскливая надежда, которая и не надежда вовсе, а решимость обманываться. Так же жёны смотрят на мужей, когда те втирают им что больше никогда не будут ночью по пьяни рвать тюльпаны с клумбы возле здания городской администрации… ну или о чём-то подобном.

Но! У нас всё-таки расклад совсем другой. У нас об обмане речи не идёт.

— Послушай, Захар, — продолжил я. — Я всегда был с тобой честен. И я клянусь, что никогда не использовал свой дар в корыстных целях. Каждое моё воздействие было… ну почти безвредным. Однако всё, что я делал, я делал лишь для того, чтобы добраться до Орловых. Ни больше и ни меньше. По-другому я бы просто не смог, понимаешь?

— Понимаю.

— Спасибо…

«Спасибо» прозвучало одновременно и в адрес Захара, и в адрес официантки, которая принесла «Хохотунчиков». Дрожащей рукой, тайник тут же потянулся к одному из коктейлей, а я тем временем потихонечку подходил к самому главному:

— И сейчас, когда я снова прошу тебя о помощи, я прошу не просто так. Ты нужен мне, чтобы восстановить справедливость. Помнишь тот теплоход, который мы выиграли в суде? Так вот. Дело в том, что меня собираются кинуть на…

Далее я максимально кратко обрисовал ситуацию вокруг «Ржевского». Про свалку, про общее состояние теплохода, про старого владельца, про «Советника министра по музейным проектам», и про наглую, едва ли прикрытую схему распиливания бюджета.

Захар Палыч выслушал. Захар Палыч понял. Захар Палыч наловчился управляться с трубочкой, насадил на неё мармеладного медведя, отправил бедолагу в рот и спросил:

— А что требуется от меня?

— Почти ничего, — ответил я. — Просто присутствовать и как можно дороже торговать лицом. Но погоди! Я ещё не договорил. Прежде, чем втягивать тебя в свои дела, я хотел бы сделать кое-что ещё. Чисто по-человечески мне нужно тебя обезопасить, чтобы в случае чего к тебе не было никаких претензий.

— Та-а-а-ак, — Гачин-Мучинский напрягся и отодвинул второго пустого «Хохотунчика». — И как же ты собираешься это сделать? Хочешь стереть мне память?

— Нет, — улыбнулся я. — Помимо прочего, я хотел бы чтобы ты