Пушкин в Михайловском - Аркадий Моисеевич Гордин

пищу его поэтическому вдохновению. Когда П. В. Анненков писал, что «много оригинальных и живых лиц встретил Пушкин сразу после окончания Лицея», он, надо думать, имел в виду и лиц, встреченных молодым поэтом в псковской деревне.

Первое пребывание Пушкина в Михайловском в 1817 году длилось около полутора месяцев. В 20-х числах августа он был уже в Петербурге.

Год 1819

«Сокроюсь с тайною свободой…»

2 августа 1818 года Василий Львович Пушкин сообщал П. А. Вяземскому: «Брат Сергей Львович живет в Опочке, на границе Белорусских губерний. Он приехал в свою деревню 27 июля, а 28-го, то есть на другой день, умерла его теща… Александр остался в Петербурге; теперь, узнав о кончине бабушки своей, он, может быть, поедет к отцу»[59]. П. И. Бартенев даже писал, что Мария Алексеевна скончалась «на руках своего внука». Сообщения эти основаны на известной всем привязанности Пушкина к своей бабушке. Однако они ошибочны. Марию Алексеевну хоронили Надежда Осиповна, Сергей Львович и Арина Родионовна. Александр на похоронах не был.

Он приехал в Михайловское только в следующем году – летом 1819 года. 10 июля из Коллегии иностранных дел получил разрешение на отпуск, выправил «пашпорт» и трое суток спустя был уже в деревне.

Ехали, как и в 1817 году, всей семьей, тем же путем, на Порхов и Новоржев.

Пушкин только что перенес продолжительную тяжелую болезнь, едва не стоившую ему жизни. Он вспоминал впоследствии: «Я занемог гнилою горячкою. Лейтон за меня не отвечал. Семья моя была в отчаянии, но через 6 недель я выздоровел».

Я ускользнул от Эскулапа

Худой, обритый – но живой;

Его мучительная лапа

Не тяготеет надо мной.

Здоровье, легкий друг Приапа,

И сон, и сладостный покой,

Как прежде, посетили снова

Мой угол тесный и простой. 〈…〉

От суеты столицы праздной,

От хладных прелестей Невы,

От вредной сплетницы молвы,

От скуки, столь разнообразной,

Меня зовут холмы, луга,

Тенисты клены огорода,

Пустынной речки берега

И деревенская свобода…

Так писал Пушкин за несколько дней до отъезда в послании своему приятелю В. В. Энгельгардту, и тогда же, 4 июля, в послании генералу А. Ф. Орлову:

Сокроюсь с тайною свободой,

С цевницей, негой и природой

Под сенью дедовских лесов;

Над озером, в спокойной хате,

Или в траве густых лугов,

Или холма на злачном скате,

В бухарской шапке и в халате

Я буду петь моих богов…

Холмы, заливные луга по берегам Сороти, озеро, дедовские леса – все эти приметные черты михайловского пейзажа крепко запомнились ему с 1817 года. Он ехал в деревню охотно.

Но на этот раз время, проведенное здесь, не было таким веселым и беззаботным, наполненным одними только развлечениями, как тогда. Не было бабушки, и хотя няня Арина непрестанно хлопотала возле своего любимца, со смертью Марии Алексеевны ушли из михайловского дома уют и тепло, которые она одна в семье умела создавать. Еще давала себя знать недавно перенесенная болезнь. Спустя несколько дней по приезде умер полуторагодовалый брат Платон – его похоронили в Святогорском монастыре, в алтаре Успенского собора.

Как и в первый приезд, Пушкин навещал Тригорское. Сердце его действительно оставалось привязанным к милым, дружески расположенным к нему обитателям гостеприимного дома на треххолмной горе. Число обитателей его увеличилось. Еще в конце 1817 года Прасковья Александровна после четырех лет вдовства вышла замуж за статского советника Ивана Сафоновича Осипова.

Ивану Сафоновичу было тогда 44 года. Он происходил из служилых провинциальных дворян. Начал службу, как явствует из его формулярного списка, в 1788 году пятнадцати лет копиистом Палаты уголовного суда Смоленского наместничества. В 1796 году перевелся в Санкт-Петербургский почтамт, где прослужил более двадцати лет. Шаг за шагом продвигаясь по служебной лестнице, к 36 годам имел чин надворного советника, а в отставку вышел статским. Чиновник добросовестный и умный, он «обратил на себя внимание начальства». В 1809 году был награжден «во внимание к особенным трудам, положенным им при составлении положения об образе отправления почт». Материальные дела его были не блестящи – жил только на жалованье, земли и крепостных не имел. Первая жена, урожденная Поплавкина, умерла рано, оставив ему малолетнюю дочь, которую он сам растил, сумел дать ей хорошее воспитание, обучив, как полагалось, и французскому языку, и игре на фортепьяно[60].

Прасковья Александровна встретилась с Осиповым в одну из поездок в Петербург у кого-то из своих родных или общих знакомых. Он понравился ей. Она увидела в нем человека серьезного, положительного, с основательным жизненным опытом и немалым чином. Такой человек мог быть ей опорой, разделить с нею заботы о хозяйстве и о семье. И она согласилась на брак. Иван Сафонович с дочерью Александрой (Алиной, как ее обычно называли), которой в то время шел двенадцатый год, приехал в Тригорское.

Пушкин, вероятно, видел Ивана Сафоновича, когда Прасковья Александровна с мужем в начале 1818 года приезжали в Петербург. Теперь имел возможность познакомиться с ним ближе.

Надо полагать, бывал Пушкин и у своих родственников в Воскресенском, хоть и далеко не так часто, как в первый приезд. В Петровском никого из родных не было – Петр Абрамович уже жил в Сафонтьеве, а Вениамин Петрович еще находился на службе.

Большую часть времени проводил Пушкин за работой или за чтением.

Два года, прошедшие со времени первой поездки молодого поэта в Михайловское, были полны событий, особенно для него значительных, многое изменивших в его миропонимании и его стихах.

Вторая половина 1810-х годов была временем невиданного дотоле подъема общественного самосознания. В Петербурге жизнь била ключом. Мыслящая молодежь, полная светлых надежд, благородных стремлений, объединялась для активных действий. Уже существовал тайный «Союз благоденствия», имевший целью пропаганду в обществе вольнолюбивых идей, подготовку его к грядущим политическим переменам.

Пушкин в полной мере испытал на себе влияние этого удивительного, небывалого времени. В доме адмирала Клокачева на Фонтанке у Калинкина моста, где жил он вместе с родителями, как и в Коллегии иностранных дел на Английской набережной, где числился переводчиком, его видели редко. Зато постоянно можно было встретить его в стоячем партере столичного Большого театра, «на левом фланге», где собирались независимо мыслящие молодые люди, истинные ценители искусства, для которых театр был местом не только развлечений,