На Харроу-Хилл - Джон Вердон

Мадлен отложила вилку:

— Его жена умирает?

— Так он сказал.

— Ты ему веришь?

— Да. Полагаю он должен быть совершенно безумен, чтобы лгать о таком. Тебе так не кажется?

Она пожала плечами:

— Ты знаешь его лучше, чем я.

— Ну… думаю, придется исходить из того, что он говорит правду.

Она вновь взяла вилку:

— Ты принял его предложение?

— Я сказал, что сделаю все, что смогу. Никаких гарантий.

— Судя по тебе, радости это не прибавило.

— Не прибавило.

— Тогда почему…

— Потому что отказ принес бы мне еще меньше радости.

Она бросила на него один из тех прозрачных взглядов, от которых у него возникало чувство, будто она видит его мотивы яснее, чем он сам.

Его взгляд задержался на коврике из альпаковой шерсти, все еще лежавшем на столе — теперь частично прикрытом солонкой и перечницей. Он гадал, когда Мадлен снова вернется к этому разговору. Несомненно, коврик всплывет и за ужином с Винклерами — одна только эта перспектива охлаждала его энтузиазм по поводу их визита.

— Смотри, — сказала Мадлен, указав на янтарные отблески заката на склоне холма.

— Красиво, — откликнулся он, глянув в стеклянную дверь.

Мадлен подогрела перечный соус, и они, почти не разговаривая, доели оставшийся лосось, рис и спаржу. Как обычно, она настояла, чтобы убрать со стола и перемыть посуду самой. Он остался сидеть, глядя на мягко светящийся склон — хотя мыслями давно перебрался в Ларчфилд.

Когда Мадлен закончила, вытерла раковину, аккуратно сложила полотенце и поднялась наверх — заниматься на виолончели, — мысли Гурни, проложив извилистую траекторию, снова вернулись к нелепой гибели Билли Тейта, к краже его тела и к странной, казалось бы, бессмысленной, привязке его к убийству Ангуса Рассела.

Одни только эти особенности сделали бы дело тяжелым испытанием для любого отдела по убийствам — и это без учета слухов об инцесте, о «колдовстве» и о том, что у мэра имелся очевидный финансовый мотив. А сверх того — нежелание шефа полиции передать дело в Бюро уголовных расследований штата.

Эта мысль напомнила Гурни, что Ларчфилд — в зоне ответственности подразделения, где служил Джек Хардвик, когда был следователем. При всей его нарочитой вульгарности и задиристости — которые в конце концов и похоронили его карьеру в полиции, — Гурни всегда считал: бесшабашное мужество и острый ум Хардвика с лихвой компенсируют его вызывающие манеры.

Он решил позвонить, выяснить, не знает ли тот, чего‑нибудь стоящего о Ларчфилде. Звонок ушел на голосовую почту, и он оставил сообщение.

Не придумав иных шагов, он вышел во внутренний дворик и опустился в одно из кресел. Солнце уже спряталось за западным хребтом, но сиденье держало дневное тепло. Он устроился поудобнее и наблюдал, как персиковые и коралловые тона на облаках меняются на розовые и пурпурные. Из дома лилась музыка Баха, виолончель погружала его в редкое состояние умиротворения.

Спустя некоторое время Мадлен вышла и села на подлокотник адирондакского кресла напротив. Небо побледнело, воздух стал прохладней.

— Итак, — сказала она, — пока я пыталась сосредоточиться на музыке, меня не отпускало чувство, что есть вещи, о которых ты мне не рассказал.

— О Ларчфилде?

— О твоем желании помогать Моргану.

Он собирался сказать, что ничего не утаил, но понимал — это было бы неправдой.

Он вздохнул:

— Звучит нелепо.

— И что?

— По‑настоящему нелепо. Помимо рациональных доводов, есть еще одно: Морган напоминает мне мою мать.

— Почему?

— В его манере есть что‑то жалобное, чего я инстинктивно не терплю. Мать вечно пыталась заставить меня обратить на нее внимание, решить ее проблемы с отцом, выправить тот печальный хаос, в котором она жила. Хвалила меня — за то, что я для нее сделал. Ругала — за то, чего не сделал. Постоянно намекала, что я ей обязан.

— Ты слышишь то же в голосе Моргана?

— Слышу. Я достаточно вменяем, чтобы не позволять этому «эху» управлять решениями. Но слышу.

— У каждого из нас есть эхо.

— Возможно. И это одна из причин держаться на расстоянии. Но, что еще нелепее, есть и причина помочь ему. — Он помедлил.

Она улыбнулась:

— Обожаю нелепые мотивы.

— У нас в участке завелись мыши. По контракту раз в три месяца приезжал дератизатор, но его труда хватало на пару недель. Потом мыши возвращались. Морган принялся устанавливать ловушки — гуманные. Каждый вечер смазывал арахисовым маслом, каждое утро собирал. В обед вез в городской парк. Выпускал. И выслушивал кучу язвительных комментариев.

— То есть, по‑твоему, в нем есть что‑то хорошее? Прелюбодей, любящий мышей, не может быть уж совсем плох?

Гурни пожал плечами.

Мадлен улыбнулась:

— Возможно, твои «за» и «против» вообще не имеют значения. Возможно, все упирается в сложность самого дела.

Они посидели в патио, молча слушая щебет птиц, устраивавшихся на ночлег, пока сгущающиеся сумерки и прохлада не заставили их вернуться в дом.

Утомительный день взял свое, и Гурни отправился спать. Ночь, впрочем, не принесла покоя: его терзали странные сны. В последнем он оказался в здании, похожем на пещеру, стоял в длинной очереди коров породы блэк‑ангус. В воздухе пахло сырой котлетой. С потолка свисали синие и зеленые шарики. Громкоговоритель требовал угадать цвет шаров. Звонил колокол — звал на похороны, где он должен был присутствовать. На стене висела изящная вывеска с курсивной надписью: «БОЙНЯ МОРГАНА».

Звон колокола перетек в трель телефона на прикроватной тумбочке. Полусонный, он взял трубку.

— Гурни слушает.

— Дэйв? — голос Моргана звучал напряженнее обычного.

Он пару раз моргнул, глянув на часы:

— Шесть утра. Что случилось?

— Все перевернулось с ног на голову. Никто не крал тело Тейта. Сучий сын встал и ушел.

— Что?! — Гурни сел, моментально проснувшись.

— Он не мертв. Он сам вышел из морга. И отпечатки в спальне Рассела — его. Он оставил их живьем.

— Откуда известно?

— Гроб. Лаборатория сделала микроанализ расколотого края. Крышку не взломали. Ее выломали изнутри.

Часть II. Ходячие мертвецы

14.

Дорога в Ларчфилд прошла мимо него, Гурни был погружен в размышления. Под тяжестью невероятного, один за другим рушились сценарии, сложившиеся у него в голове.

Еще тревожнее были картины Билли Тейта в закрытом гробу. Если он чудом