Молодой бог - Henry Stewart

пристроился сзади Мерса, ждал пока мы попадём на лишённую пешеходов дорогу. Мигалки освещали город. Я освещал город. И я же его волновал. Прохожие оборачивались, естественно заинтересованные близкой погоней, но тут же теряли интерес, когда наши машины терялись далеко впереди.

Долгожданный выезд на шумную трассу. Я прибавил скорость и поравнялся с Мерсом. Есть у копов ещё один прикол в запасе. Я умудрился достать рацию с панели и не съехать в кювет. На изучение этой штуки у меня было мало времени, но я припомнил, как всё делается. Я нажал на какой-то переключатель, и теперь эта штука превратилась в вещатель.

— Джеймс Мориарти, остановитесь и выйдите из автомобиля. — мой голос, неуместно весёлый, прогремел из электронных мегафонов, встроенных в панель под дворниками. — Джеймс Мориарти, остановитесь и выйдете из автомобиля.

Я остановил себя, когда понял, что улыбаюсь. Так нельзя. Я забыл, что злюсь, забыл, что всё это не игра. Мне пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы вернуться в реальность.

Я обогнал мешающую машину и пристроился параллельно Мерсу. Тёмные окна засвечивало отражение закатного солнца. Я еле отвёл взгляд от окна пассажирской двери.

Ладно, не хочешь по хорошему, будет не то, чтобы по плохому, но неприятно.

— Ты убил этих парней из-за меня. — сказал я в рацию уже другим голосом. — Так почему бы теперь не заплатить? Я подумал, — мне стало вдруг страшно потерять контроль. — почему бы нам не умереть вместе?

И я выкрутил руль вправо. Полицейская машина прижалась к Мерсу, царапая его идеальные бока. Толчок получился не сильным. Я лишь слегка сдвинул машину Джима правее. Но это было начало. Мои руки вцепились в руль, а по телу прошёл заряд тока. Идея о том, чтобы завершить эту дурацкую историю таким образом, захватила моё воображение. Я представил, как машины сталкиваются, тормозят, переворачиваются, капает бензин, а затем они взрываются, как в кино. И всё. Меня не станет, и проблем моих тоже. Мне не придётся думать чем развлекать свой ненасытный разум, Майкрофту не придётся краснеть из-за моих поступков (образно краснеть, ведь Майкрофт никогда не краснеет, лишь иногда от сильной злости), а дядя наконец-то перестанет мучить этот мир. Всё завершится хорошо. Оба злодея умрут. Как и полагается.

Я догнал рванувший вперёд Мерс и снова толкнул его вправо. Но теперь сильнее. Тот почти съехал за линию. Тогда я, еле удерживающий руль трясущимися руками, сделал это в третий раз. Мерс в этот миг неожиданно сам свернул вправо, и я врезался в его бок капотом. Меня подбросило, когда машина вылетела с дороги на ухабистое поле. Мерс двинулся дальше, и я за ним. Мы поднимались по холму, давя зеленеющую травку и разбрызгивая чернозём.

К моему удивлению машина встала, как только взобралась на вершину холма. Я затормозил неподалёку. Раздосадованный обломавшейся аварией, я ударил кулаком по бардачку и стал настырно там рыться, будто обязательно найду пистолет. И, о, чудо, я его нашёл. Стандартный полицейский образец. Карман полон. Супер.

Я вышел из машины, и вдруг подумал, как глупо всё выйдет, если там не окажется Джима. Но, как вышло с пистолетом, так вышло и с дядей. Дверца пассажирского сидения знакомо открылась, и на грязную землю ступили тёмные в закатном свете туфли. Я затаил дыхание, теряя злость. Джим поправил растрепавшиеся шаткой поездкой волосы.

Мы стояли в шести-семи метрах друг от друга. Я впервые вижу его лицо с той секунды, когда выехал на байке за ворота его дома. Это воспоминание заставило меня вспомнить почему я вообще сбежал. И я наставил на него ствол, сцепив от злости зубы. Наконец-то я могу отомстить за всё, что он со мной сделал. За боль, за манипуляции, за обман, за отца, за маму, за Англию, за планету!

— Вот мы где. — услышал я его будоражащий голос. — В конце. Мориарти стреляет в Мориарти.

Моё быстрое и неровное дыхание выдавало мою злость, а значит эмоциональность. Никакого хладнокровия, расчётливости, равнодушия. Я был тем человеком, у которого только что умерла мать. Я ощутил эти чувства, запомнил и стал воспроизводить. Вот откуда во мне это. Эти «сопли». Вот ответ на твой вопрос, Джим.

Дядя стоял и не шевелился. Отсутствие улыбки не скрывало торжества в его глазах. Он не похитил меня. Ему стоило лишь создать эмоциональный контекст, и я сам пришёл к нему. Нет. Не к нему. За ним. Я пришёл его убить.

Но я медлил. Сложно нажать на курок, потому что это быстро. Миг — есть жизнь, следующий — её нет. Пистолет показался мне игрушкой. Это не по настоящему. Поэтому я опустил его и бросил на землю. А ещё потому, что хотел убить Джима настолько сильно, насколько не хотел.

Джим усмехнулся. Эта вся театральность была ни к чему. Я снова облажался. Я угнал полицейскую машину, а это наказуемо. Подвергал опасности пешеходов и водителей, а это наказуемо. Снова сбежал от Майкрофта за Джимом, а это… непростительно. Но я не уйду ни с чем.

— Я понял, что со мной происходит. — громко сказал я.

Мы находились не так далеко, но и не в метре друг от друга. Дядя продолжал хранить молчание и беззвучно чему-то радоваться. Я видел, как солнце играет с его лицом, какое оно теперь огненное. Я же стоял спиной к закату и ощущал, как спину греет последнее вечернее тепло. Кроссовки уже замарала грязь, а в шнурках застряли тонкие травинки.

— Я прочёл дневник своей матери. У тебя тоже синдром Якобсона? — спросил я.

Джим чуть заметно кивнул. Я сглотнул. Вот гандон. Не сказал мне, пока мы были вместе.

— Теперь я знаю, почему психовал без тебя. — хорошее время всё прояснить. — Когда я был с тобой, то жаждал лишь любви, которая не досталась мне от отца. А когда ты оказывался далеко, во мне просыпался монстр, которого не сдерживали чувства. Вот так всё просто. — я усмехнулся и всплеснул руками. — Пока ты рядом, я никогда не перестану хотеть тебя. Но ты никогда не станешь полностью принадлежать мне, как и я тебе. Выходит, что мы одинаково заряженные частицы. — я снова усмехнулся, услышав в смехе нотки истерики. — И я не смогу убить тебя, потому что чтобы это сделать, я должен подойти и приложить к твоей шее ладони.

Джим больше не улыбался. Он перестал улыбаться ещё когда я сказал, что рядом с ним я никогда не стану тем психом, каким он хочет меня видеть. Теперь на его лице красовалась настоящая досада. Он хмурил брови, прикусывая