Нетаньяху. Отчет о второстепенном и в конечном счете неважном событии из жизни очень известной семьи - Джошуа Коэн

а запачкать руки черной работой боялись. Ревизионисты никому не давали спуску и не шли на уступки — ни правительству британского мандата, ни королю, ни муфтию, никому. В такой-то вот атмосфере и вырос наш Нетаньяху, скитаясь с места на место, почти не видя отца: разрозненные фрагменты его детства связывала разве что идеология. В 1929-м он поступил в Еврейский университет, созданный за десять лет до того; в том году арабы устроили беспорядки из-за Храмовой горы[56], и ревизионисты — они объявили, что Стена Плача принадлежит евреям, — дали им отпор столь суровый, что британцы устрожили борьбу с этим движением и аннулировали документы Жаботинского, разрешающие проживание в Палестине: фактически его депортировали. Последовавший за этим хаос с трудом поддается описанию: слишком трудно, слишком тягостно и слишком скучно. Я часто задаюсь вопросом: когда вражда между родственниками затрагивает чужака, кому больнее — чужаку или родственникам? Замечу лишь, что начались разногласия меж соперничающими еврейскими фракциями, и если Нетаньяху не участвовал в уличных стычках, то отнюдь не потому, что прилежно учился. Курсовые работы он сменил на передовицы, в качестве обозревателя сотрудничал с ревизионистскими изданиями (британцы их планомерно подвергали цензуре и закрывали). Я перевел для вас выдержки из статей Нетаньяху для «Бейтара» (где он был одним из основателей) и «Ха-Ярдена» (где он был одним из редакторов): «Левые спровоцировали кризис в Земле Израильской […] Левые борются со всеми евреями, которые не склоняются перед их властью […] В стране нужно установить еврейское большинство, в противном случае Холокост, с которым мы сталкиваемся ныне в Европе, завтра повторится здесь руками арабов, бедуинов и друзов. […] Подобно тому как в XV веке аравийские варвары преследовали евреев, бежавших из Испании, так и ныне, в ХХ веке, на пороге отчизны они охотятся на бежавших из ада диаспоры». В других статьях он воздерживается от аналогий со Средневековьем и сравнивает Израиль с вашей страной, соотнося евреев с «англосаксами», а арабов — с «индейцами»: «Завоевание территорий — одна из первейших и основных целей любой колонизации […] Представители народности англосаксов, непрестанно враждующей с индейцами, не довольствовались основанием Нью-Йорка и Сан-Франциско — мегаполисов на берегах двух океанов, омывающих Соединенные Штаты. Напротив, основав эти два мегаполиса, англосаксы принялись прокладывать себе пути между ними […] Если бы завоеватели Америки оставили плодородные земли в центре страны в руках дикарей-индейцев, сейчас в Соединенных Штатах существовало бы в лучшем случае несколько европейских городов, а в целом страну населяли бы миллионы нецивилизованных краснокожих, поскольку гигантский спрос в Европе на зерновые культуры, сельскохозяйственную продукцию и прочие товары привел бы к гигантскому естественному приросту коренного населения сельскохозяйственных областей, и в конце концов оно неминуемо наводнило бы города на побережьях»[57]. Примерно в ту пору я бежал из Германии и устроился работать в наш университет, так что помню все это достаточно живо. Будучи новичком в маленькой колонии с маленькой прессой на маленьком, но растущем языке, я читал все, что удавалось найти, даже эти мутные статейки в газетах, подобранных на скамейках на территории университета, — и видел в них выражения, достойные «Фёлькишер беобахтер» или «Дер ангрифф». Я сразу же смекнул, что Б. Нетаньяху, чьи писульки я читал, наверняка тот самый Б. Нетаньяху, который прогуливал мои семинары по Шумеру и Аккаду, а вот то, что он же Бен Сокер и Нитай, мечущий громы и молнии приспешник Жаботинского, скрывавшийся, помимо прочих вымышленных имен, под литерой Н, я понял далеко не сразу, а лишь благодаря студенческим пересудам и повторявшимся фразам в статьях. Самая провокационная колонка этого плодовитого демагога посвящалась жизни университета, в ней он прошелся по руководителям университета, каковых считал представителями руководства страны. Нетаньяху обрушился на ректора, родившегося в Америке Иегуду Лейба Магнеса, и на Нормана Бентвича, бывшего генерального прокурора подмандатной Палестины: по случаю назначения на должность преподавателя политологии ему предстояло прочесть лекцию, озаглавленную «Как национализм превращают в религию». Увы, я так и не узнал, как именно, — да и никто не узнал — потому что не успел Бентвич открыть рот, как в коридоре взорвали гранату. Помню грохот, крики, шипение — я сидел на ряду посредине, — помню панику: студенты и мои коллеги, позабыв о разногласиях, прыснули врассыпную, как тараканы. Помню, как думал во время поспешной своей ретирады: если одна граната не разорвалась, это вовсе не значит, что и следующая оплошает, и в этот миг меня окутало едкое облако, накатила дурнота, я упал, меня едва не затоптали (лодыжка не зажила по сей день). Граната оказалась серной дымовой шашкой — химическая граната, от нее идут волдыри. Кинул ее студент по имени Абба Ахимеир, а изготовил студент-математик Элиша Нетаньяху, младший брат нашего Нетаньяху; поговаривали, что он-то и был зачинщиком.

Серная вонь еще не выветрилась из моих волос и единственного костюма, когда Хаима Арлозорова, руководителя политического отдела Еврейского агентства, созданного с разрешения британских властей, застрелили на пляже в Тель-Авиве. Арестовали троих, в том числе Ахимеира. Дело стало сенсацией: евреи убили еврея, можно сказать, сбылось пророчество Жаботинского, что еврейское государство станет нормальным государством, как любое другое, лишь когда в дополнение к евреям-банкирам, евреям-плотникам, евреям-портным в нем появятся евреи-убийцы. Нетаньяху под многочисленными псевдонимами ринулся поддерживать арестованных; его отец, престарелый раввин, навестил их в тюрьме и вскоре умер. Как писал его сын-ревизионист в некрологах, ребе Милейковский скончался вовсе не от хронических недугов, которыми страдал, а от расстройства из-за того, что с преданными строителями еврейского государства обходятся столь сурово. От горя филиппики Нетаньяху стали еще резче, он обрушивал гнев без разбору на всех евреев, сотрудничавших с любой организацией под эгидой британцев, в том числе — он подчеркивал — и с университетом: преподавателей, декана, ректора он обзывал «обезьянами», «крысами», «трусливыми предателями» и «сионистами, добивающимися поражения сионизма». Я хотел бы подчеркнуть безумие подобного заявления. Напомню, что Нетаньяху тогда был простым студентом.

Подобное поведение не простили бы никакому студенту, даже самому талантливому, а талантливым Нетаньяху был разве что по заграничным меркам — при всем моем уважении. В любом американском университете он стал бы «звездой», но не забывайте, пожалуйста, что исторические обстоятельства словно сговорились предъявлять к Израилю более высокие требования. Каждый год, что Нетаньяху провел в Еврейском университете, прибывали новые беженцы, так что к началу Второй мировой войны университет превратился в огромный приют лучших ученых умов Европы, и они соперничали друг с другом, чей авторитет выше. На одном только историческом факультете у нас были Бэр, Кёбнер и