Лехаим, бояре, или Мельпомена смеется. Актерские байки - Татьяна Борисовна Альбрехт

– Тебя как зовут?

– Саша…

– А меня тётя Люда.

Эпизод сняли, но в фильме роль сыграл актёр постарше – Александр Соловьёв.

* * *

Во время съёмок в «Ширли-мырли» Валерий Гаркалин решил, что режиссёр Владимир Меньшов его за что-то невзлюбил и поэтому всегда смотрит на его игру с таким недовольным лицом. Он с ним до этого никогда не работал и не знал, что сосредоточенный вид режиссёра довольно мрачноват, но к игре это не имеет никакого отношения. Однажды Гаркалин не выдержал и подошёл к Меньшову: «Вы же меня не любите, ну, давайте я откажусь от роли!». Меньшов упал на колени, протянул руки и закричал: «Скажи мне, как, как я могу доказать свою любовь?!». А после этого на всех гаркалинских сценах выходил из-за камеры, широко улыбался и одобряюще показывал большой палец…

Таланты и поклонники

Четвёртый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актёры играли как никогда

Фаина Раневская

Однажды в Киеве Олег Даль сидел в кафе. Одна из поклонниц его таланта как бы случайно подсела за соседний столик. Покашляла, желая привлечь внимание артиста, но тот не реагировал, продолжал пить пиво.

Через некоторое время поклонница решила действовать более открыто и уронила сумочку. Видя, что артист опять не реагирует, она воскликнула громко:

– Ой, я сумочку уронила!

Тогда Олег Даль повернулся к ней и мрачно сказал:

– Дорогая, моя слабость – не женщины, а пиво!

* * *

В Петербурге на кинопробах встретились Александр Панкратов-Черный, Борис Хмельницкий и Анатолий Ромашин. Встретились – и пошли в ресторан. Сидят, выпивают, об актерских проблемах говорят. А за соседним столиком подвыпивший человек с раскосыми глазами, в унтах, видно, с Севера приехал, глаз от них не отрывает. Потом подходит к Панкратову-Черному и говорит: «Никита, дай автограф». Панкратов растерялся, но виду не показывает. Уже и фильм «Мы из джаза» вышел, и «Зимний вечер в Гаграх» – и популярность вроде пришла. А тут вдруг опять с Михалковым перепутали! Ромашин и Хмельницкий давятся от смеха.

Подумал Панкратов, взял протянутую ручку и расписался: «С приветом! Никита Михалков».

А мужик к Хмельницкому и Ромашину:

– И вы распишитесь.

Панкратов не растерялся и спрашивает:

– Мужик, а ты хоть знаешь, кто это такие?

– Конечно, – отвечает тот, глядя на Хмельницкого. – Кто ж Мишу Боярского не знает?..

Тут смеяться очередь Панкратова пришла. Ромашину уже не смешно.

– А меня-то ты знаешь? – спрашивает он.

– Василия Ланового вся страна знает, – с уверенностью отвечает мужик.

И протягивает актерам командировочное удостоверение.

«Желаю счастья в личной жизни. Михаил Боярский», – расписался Хмельницкий.

«Счастливой дороги, – написал Ромашин. И подписался: – Василий Лановой».

* * *

Актер Сергей Мартинсон играл Бабу-ягу. Из зала за ним наблюдал его пятилетний сын. В самый важный момент, когда все дети волновались за героя, которого Баба-яга должна была изничтожить, кривляясь, пританцовывая и напевая что-то вроде: «Мы тебя изжарим, мы тебя в прах разнесем!» – на весь театр раздался крик сына артиста: «Папа, ты дурак?!»

* * *

Актер играл умирающего Моора в трагедии Шиллера «Разбойники» и говорил очень тихим, угасающим голосом. С галерки закричали: «Громче!». Ничуть не смутившись, артист пояснил в полный голос: «Моор умирает, громче говорить не может».

* * *

В конце 60-х годов, когда Ростропович осваивал профессию дирижера, ему дали на пробу провести в Большом театре спектакль «Евгений Онегин». Ростропович дирижировал, но формально художественным руководителем спектакля был Борис Хайкин. На аплодисментах Ростроповичу показалось, что чуть-чуть овации не добирают, он побежал в ложу и вывел за ручки Хайкина, уже пожилого дяденьку. В зале начались такие овации, которых Хайкин никогда не слышал. «Очевидно, меня приняли за Чайковского», – подытожил он.

* * *

Зиновий Гердт рассказывал, была у него соседка – милая и добрая женщина, но очень серьезная. Зиновий Ефимович пытался ей анекдот рассказать, который начинался словами: «Умер один мужчина…», а она его вопросами засыпала: как его звали? отчего он умер? долго ли болел? были ли у него дети?

Однажды актер решил ее разыграть. Позвонил ей по телефону ровно в 18:00 и измененным голосом спросил: «Простите, а Сан Саныча можно к телефону?» Соседка говорит: «Нет, вы не туда попали». Перезванивает ей через полчаса и задает тот же вопрос другим голосом. И так каждые 30 минут. Другой бы уже послал подальше или трубку снял, но соседка была женщиной интеллигентной и честно отвечала на все звонки. Развязка должна была наступить в полночь. Гердт звонит ей в очередной раз: «Здравствуйте, это Сан Саныч. Мне никто не звонил?» Ответ сразил актера наповал: «Сан Саныч, вы куда пропали? Вас же полгорода ищет!»

* * *

У турникета проходной закрытого предприятия Плятт, Марецкая. Приехали на шефский концерт. Возбужденная лицезрением живых артистов простоватая работница охраны суетливо мечется взглядом меж паспортами и лицами, командует сама себе вслух:

– Так, спокойно. Кто из вас Плятт? Кто Марецкая?

* * *

Гердт рассказывает, как он водил свою маленькую внучку в зоопарк. Показывал ей разных зверей, рассказывал о них, что знал… Но перед клеткой со львом внучка просто остолбенела, – такое он произвел на нее впечатление! Она стояла и смотрела на зверя, как завороженная, а счастливый дед разливался соловьем, сообщая девочке все сведения о львах, какие только помнил… А когда лев зевнул во всю огромную пасть, она взяла Гердта за руку и очень серьезно сказала: «Эсле (она так и сказала: «эсле»!) эсле он тебя съест, скажи мне прямо сейчас, на каком автобусе мне надо ехать домой!»

* * *

В свое время великий Ростропович был солистом Московской филармонии, а посему, как и все прочие, был включен в бригаду по обслуживанию целинных и залежных земель. Приезжают они на полевой стан – народ сидит на земле, фортепьяно нету. Ростропович разволновался: «Как же я буду без аккомпанемента играть?» А композитор Ян Френкель его успокоил: «Не волнуйся, Славочка, я хороший аккордеонист, я тебе саккомпанирую – никто и не заметит!» Вот Ростропович играет, Френкель на аккордеоне подыгрывает, как может… Вдруг где-то в конце «зала» встает здоровенный целинник в робе и, перешагивая через сидящих, движется к «сцене». Ростропович шепчет Френкелю: «Янек, что-то мне лицо его не нравится, черт его знает, что у него на уме… Давай, играй побыстрее!» Однако закончить не успели. Мужик дошел до концертантов, положил на струны виолончели свою огромную ручищу и внушительным басом сказал Ростроновичу: «Браток, не гунди –