"Москва" над Берлином - Борис Николаевич Масленников

Туполев мельком взглянул на то место, куда показывал Болдин. Весело улыбнулся:　

— Эх, товарищ инженер эскадрильи! Вам бы догадаться тяги створок отрегулировать так, чтобы они не плотно прилегали к мотогондоле, а имели бы двух-трехмиллиметровый зазор. Только и всего.　

Болдин смущенно опустил глаза. На его обветренном лице проступил стеснительный румянец, сливающийся с рыжеватыми прядочками редких волос головы, выбивающимися из-под пилотки, и тоже рыжеватых бровей. В голове крутилось: черт меня дернул глупый вопрос задавать, самому можно было додуматься до того, о чем сказал Туполев.　

Мы знали, что, несмотря на свою эрудицию, громадный опыт в самолетостроении и беспрекословный авторитет, Туполев очень внимательно и терпеливо прислушивался к мнениям, предложениям, замечаниям по недостаткам своих самолетов — чего бы они ни касались и от кого бы они ни исходили. И, если это было дельное мнение, предложение, замечание, — незамедлительно вносил изменения в конструкции узлов и деталей самолета. Поэтому все были уверены, что с «патрубскими» трудностями будет скоро покончено: у него, Туполева, слова не расходились с делом. И не ошиблись: через некоторое время комплект инструмента каждого самолета пополнился специальным заводским ключом под измененной формы гайки крепления выхлопных патрубков двигателей, которыми были заменены старой формы гайки. Сменять патрубки стало гораздо удобнее, легче, быстрее. «Орловский» — так в шутку «окрестили» новый ключ друзья-товарищи Орлова.

…Через день после посещения полка Туполевым, авиазаводская бригада «доводчиков» поставила на нижние соединительные лонжероны поверх обшивки фюзеляжа две симметричные — по обоим бортам всех самолетов полка — небольшие, толщиной в четыре миллиметра, пластинки из дюралевого сплава.　

Все последующие, в том числе и послевоенные, серии самолетов Ту-2 поступали в части с пластинками-жесткостями на обоих бортах фюзеляжей, обязанные своим появлением на свет июльскому, 1944 года, полету на спарке нашего Сани Климука.　

Ну, разве было что-либо похожее на наших Иванов, на людей, носивших имена «в квадрате», на Толю Щербину, Миху Янина, Саню Климука и связанные с ними удивительные события в других эскадрильях?　

Конечно, не было.

ВТОРОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Выписка из личной летной книжки

Тревога

Миха Янин брился.　

Яркое мартовское солнце по-весеннему весело освещало небольшую комнату одного из двухэтажных зданий аэродромного городка на окраине литовского города Шяуляй, в котором размещался офицерский состав полка. Солнечные лучи придавали своеобразный оттенок всей по- фронтовому немудреной обстановке комнаты: и трем простым железным кроватям, аккуратно заправленным по солдатскому образцу, и круглому столу, на котором в кажущемся беспорядке, а на самом деле так, как надо, лежали полетные карты, положенная эскадрильская документация, бланки; и единственной неприхотливой тумбочке с расположенными на ней графином с водой и полевым телефоном. Солнечный зайчик от висящего на стене небольшого зеркала, у которого брился Миха, причудливо отражался в графине, образуя там миниатюрную радугу.　

Миха жил в этой комнате вместе с командиром эскадрильи Бабуровым и всеобщим любимцем и запевалой полка адъютантом эскадрильи Толей Щербиной. Впрочем, глаголы «жил», «жили» не вполне соответствовали в данном случае их житейскому значению. Все обитатели комнаты — и Бабуров, и Щербина, и, наконец, сам Миха — штурман эскадрильи — в этой комнате, служившей одновременно и эскадрильским штабом, занимались, в основном, подготовкой эскадрильи к боевой работе.　

А ее, боевой работы, было немало: в иные дни приходилось выполнять по два боевых вылета на бомбардировку важных стратегических и оперативных объектов противника в Прибалтике, Восточной Пруссии и в северо-восточных районах Польши. Для бомбардировочной авиации, действующей в боевых порядках больших групп самолетов, на значительных удалениях от аэродромов, это достаточно сложно. Поэтому подготовка к боевым полетам, их выполнение, послеполетный разбор и анализ действий экипажей в боевой обстановке отнимали много времени. Понятно, что ничего удивительного не было в том, что жильцам комнаты, как, впрочем, и всему офицерскому составу эскадрильи, приходилось только поздней ночью «предаваться», по выражению Михи, отдыху и сну с тем, чтобы назавтра ранним утром, еще затемно, начинать делать то, что ими делалось накануне. Правда, в редкие часы после боевого вылета, или когда по каким-то причинам боевой работы не было, например, по погодным условиям, — им предоставлялась возможность, как, в частности, и в этот солнечный весенний день, передохнуть, поделиться по свежим следам своими впечатлениями о только что выполненном боевом задании. А впечатлений от более чем двухчасовых напряженных полетов — и радостных, когда боевой вылет заканчивался без потерь, и печальных, когда буквально на глазах всех, участвующих в полете, погибали, сраженные смертельным огнем зениток или истребителей врага, наши боевые друзья — всегда было предостаточно.　

Ведь боевой вылет выполняется при постоянно изменяющихся обстоятельствах по месту, времени, режиму полета, воздушной и наземной обстановки, в том числе и возможности воздушного боя — немецкие истребители активно действовали до самого конца войны. Он, боевой вылет, связан с большим нервным напряжением, с затратой не поддающихся учету умственных, психологических, физических сил, когда экипаж в любой момент, в самых сложнейших условиях, должен быть готовым принять и выполнить одно, единственно правильное, решение — в авиации иначе нельзя. Все это вызывает такую разнообразную и сложную картину впечатлений, так подсознательно каждый участник полета сопереживает в себе совсем недавно происшедшее и видимое им, что потребность как-то выразить эти впечатления, сопереживания длится долго-долго, а иногда — всю жизнь.　

Сбросить с себя хотя бы частично давивший каждого тяжкий груз впечатлений и сопереживаний, «встряхнуться», порой просто таки было необходимо. Кроме того, во время «встряхивания» можно было привести себя в порядок, поговорить с товарищами не только о делах служебных. «Встряхнуться» требовалось и сейчас. Эскадрилья лишь перед обедом возвратилась на свой аэродром после удачной бомбардировки вражеских войск, скопившихся в городе-порту Розенберг залива Балтийского моря Фришес- Гафф, расположенного примерно в сорока километрах западнее Кенигсберга. Там, на площади порядка десятков квадратных километров, по существу сосредоточились окруженные и притиснутые огненным полукольцом к берегам залива войсками 3-го Белорусского фронта все остатки еще довольно многочисленной восточно-прусской группировки противника, пытавшейся сдержать наступательный порыв наших частей на узкой прибрежной полосе от Кенигсберга до устья главной польской реки Вислы.　

Боевая задача авиации, главным образом бомбардировочной, состояла в том, чтобы воспретить эвакуацию немецко-фашистских войск в глубинные районы Германии через Балтийское море кораблями, множество которых находилось в гавани порта Розенберг.　

О том, как эту задачу выполняли экипажи эскадрильи и полка, о своих еще «горячих» впечатлениях о вылете, велся неторопливый разговор Бабурова с Михой. Толя Щербина, сам боевой летчик, по состоянию здоровья