Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

времен, не перегоняя местных лошадок в общеколхозный двор за десять верст. Поразмыслив, председатель согласился, при этом строго-настрого запретив выдавать колхозных лошадей кому бы то ни было без его начальственного разрешения. Несмотря на запрет, новоиспеченный конюх Прохор не отказывал в просьбах своим односельчанам, в особенности бабам, оставшимся без мужиков. Кому вспахать огород, кому воз дров или сена привезти, а кому и в город на базар доехать.

Денег с них не брал, да и не было ни у кого наличности в то лихое время. Если кто подносил мешок картошки, лукошко ягод или пол-литра горькой, тоже не отказывал.

* * *

– Прошка, ты думаешь я не знаю, что лошадей направо-налево раздаешь? А потом со своими же тут и распиваешь. Я тебя поставил беречь колхозное имущество, а не разбазаривать, – не раз грозился председатель Бубнов.

– Какой уж теперь колхоз-то, Ефимыч? Теперь ты, вона, заделался холуем гитлеровским. Тебе что до наших вечерок? Мы с мужиками честно работаем и честно свой хлеб едим. А вот ты, председатель, похоже, послаще хлеб нашел? – огрызнулся конюх.

– Ты меня, сучий потрох, еще лаять будешь?! А-ну встань, когда с начальством разговариваешь, голытьба! – Яков в этот раз рассвирепел не на шутку.

– Хлопцы, гляньте-ка! Наш староста просит его уважить. А ну-ка, хватай его, мужики! – крикнул конюх и сам бросился на Якова Ефимыча.

Короткая схватка закончилась полным обездвиживанием старосты. Его скрутили вожжами, которых в конюшне оставалось в избытке. Удобные длинные и крепкие пóлосы плотно спеленали недавнего председателя колхоза, впившись в его коренастое тело. Он силился что-то сказать, но даже рот был стиснут путами. Над ним, тяжело дыша, склонились трое победителей.

– Ну что, допрыгался, гад косорукий?! – зло выругался Петька-боцман.

– Надо бы его повесить во дворе у коменданта, чтоб другие знали, как предавать своих! – предложил Ванька Бацуев, от нетерпения круживший вокруг поверженного предателя. По молодости он был скор на расправу, и ему не терпелось совершить хоть какой-то подвиг.

– Его то мы кончим, дело ясное, – задумчиво протянул Прохор. – А вот что с его подельниками делать? Их надо бы тоже кокнуть. От них-то вреда поболее, чем от этого однорукого. Только они все парочкой шляются. Прям не расстаются. Итить их в душу!

– Ишь пялится и глазищами вращает. А ты не вращай, не вращай! Когда Акулинку порол, то не шибко жалел. У, гадина! – Петька пнул ногой лежащего старосту. Тот что-то опять попытался сказать, но только мычал и кряхтел.

* * *

Полицаи Витька Горелый и учитель Троценко, допившие украденную бутылку водки, брели по сонной улочке деревни, выполняя указание гаупштурмфюрера Хоффмана «поддерживать порядок в ночное время». Правду сказать, этот порядок во время установленного новым немецким начальством комендантского часа никто, кроме бродячих псов да загулявших котов, не нарушал. Деревня лежала в полной темноте и тишине. Но вдруг до них донесся крик, шум какой-то возни и еще ряд непонятных звуков, исходивших из стоявшей на краю деревеньки старой конюшни. Патрульные моментально протрезвели и, чуть пригибаясь непонятно зачем, двинулись к длинному деревянному строению, чернеющему на фоне яркого звездного неба. Подкравшись к дверям, прислушались и дернули за створку, которая не поддалась, так как, видимо, была заперта изнутри на засов. Возле двери они увидели блеснувший в свете луны хромированный руль велосипеда однорукого председателя-старосты. Это означало, что внутри происходит что-то неладное. Хоть оба немецких прихвостня и затаили обиду на своего начальника, но за шкуры свои опасались. Заклацали затворами винтовок и забарабанили в запертую дверь.

* * *

– Слышь, Прохор, кто-то в дверь ломится, – прошептал Петька.

– Да слышу я. Может пронесет? Ну-ка затихарись! – отозвался также шепотом конюх. Вот же помяни, как тут как тут и явится.

Снаружи послышался стук, и чьи-то голоса, перебивая друг друга, скомандовали:

– А ну открывайте! Стрелять будем!

– У нас пулемет и гранаты. Сейчас враз закидаем, а потом будем переговоры вести. Выходи по одному и руки в гору!

Мужики понимали, что попали в сложную ситуацию. Первым нашелся Прохор. Он взял невесть откуда валявшийся в углу конюшни серп и приставил аккуратно к горлу скрученного старосты Бубнова:

– Слышь, председатель, теперь нам точно терять нечего. Или мы тебя и их, или они нас всех порешат. Давай кумекай. Если жить еще немного хочешь, скажи им, что ты тут с бабой и чтоб они шли прочь. Отошли их подальше. Если так скажешь, то ишо поживешь. А мы подумаем, как с тобой поступить. Согласен? Тогда кивни два раза.

Председатель не задумываясь дважды кивнул. Не отпуская серпа от его горла, конюх оттянул вожжи от его рта и сдвинул их вниз на шею.

– Ух-х! – выдохнул Яков Ефимыч. – Сейчас отвечу. Подтащите поближе к двери.

Прохор с Петькой подхватили его с двух боков, а Иван за ноги и все вместе поднесли ближе к входу, за которым копошились полицаи, судя по звукам, передергивали затворы своих винтовок. Не дожидаясь остановки, еще на ходу, староста во весь голос закричал:

– Чо надо? Я вас куда отправил? Горелый! Троценко! А ну марш к дому коменданта и там стоять постом.

От неожиданности Прохор едва не отсек серпом ему голову. Расслышав слова старосты, чуть ослабил нажим на горло.

– Эй, начальник, это ты, что ль, там? Ефимыч, ты, чо ли? – недоверчиво, но уже не так напористо отозвались полицаи.

– Я! А кто еще?! Проваливайте отсель. Чего переполошили всех, дуболомы?! У меня тут личный вопрос…

– Э-э-э, Ефимыч, ты не лайся! Мы ж твое распоряжение выполняем. Кто знал, что ты там с бабой кувыркаешься?! Го-го-го! – заржали полицаи, словно лошади, которых отсюда недавно забрали немцы.

– А-ну, цыц! Геть отсель, жеребцы! Не вашего ума мои кобельи дела! – рыкнул староста.

– Ладно, не трусись, пан начальник! Мы ж с понятием, Сашке твоей не скажем. Га-га-га! – опять захохотали патрульные, и их голоса и шаги стали постепенно удаляться.

* * *

Прохор совсем убрал старое ржавое орудие от головы все еще связанного председателя. Он чиркнул спичкой, и веселый быстро растущий огонек юрко перескочил на фитилек керосиновой лампы, специально подвешенной над входом в конюшню, выхватив из темноты резкие тревожные лица трех судей, решавших судьбу захваченного предателя.

– Ну, хорошо, исполнил все правильно. Чегой-то ты решил помочь нам? А, председатель? – начал допрос Прохор.

– Хм. А что ж мне делать? Я же вам пытался сказать, что вы – дураки недоделанные. Вы чего ж, решили меня казнить? Ну-ну. Кажется, повесить возле дома коменданта? Так? Давайте, идиоты, давайте. Завтра с утра за меня, однорукого калеку-старосту, повесят или расстреляют всю деревню,