Истории мертвого дома - Ульяна Лобаева

— А ружье-то зачем? — запоздало удивился Симаков.

— Скорее всего, низачем. Но лишним не будет.

— Понятно, — покивал Симаков. — Но я все ж не представляю, чтобы кто-то в Сокольском мог…

— Знаешь, Петр Иваныч, на Чикатило тоже никто не мог подумать. Тихий неприметный мужик, семьянин.

Симаков не нашелся, что ответить, попыхтел, вытирая влажную шею и продолжил танком переть за Сергеем, сминая бархатный мох громоздкими резяками.

— И вот то, что штаны у него задом наперед, не очень обнадеживает, — бросил Сергей.

— Почему?

— Потому что если мальчика отпустили добровольно, то штаны бы надели как надо. А вот если Матвей одевался в спешке сам, когда ему представилась возможность убежать…

Директор лесхоза остановился, будто налетел на невидимую стену:

— Так ведь в этом случае они могут его искать!

Сергей повернулся и кивнул.

— Поэтому и двустволка.

— Черт! Кривцов, чего ты раньше-то молчал! Тем более надо было звать участкового, толпу сельчан…

Сергей вытянул из пачки в кармане сигарету и снова закурил.

— Толпа сельчан вполне может спугнуть не только этих сволочей, но и самого Мотьку. Если он целый месяц провел у какой то мрази, похищающей детей, он будет бояться любого шороха. А меня он знает. Да и человек, похитивший ребенка, если увидит, что собралась толпа искать Матвея, в панике может наломать дров. И в толпе сельчан может оказаться тот самый…

— Ну, не знаю…

Симаков покачал головой, толстые щеки его задрожали.

— Чего-то усложняешь ты, Серега. Ну да ладно, потопали дальше, что уж теперь рассусоливать. Недалеко уже.

Они двинулись по душистому бору, воздух которого полнился светом и пением птиц. Сосны, словно колонны в храме, подпирали яркое майское небо, и было странно думать, что в этом солнечном мире существуют какие-то темные люди, способные похитить ребенка. Симаков, кряхтя, тяжело перешагивал через поваленные толстые стволы, поросшие бархатным изумрудным мхом, Кривцов ловко и легко перепрыгивал.

Вдруг Сергей замер, словно гончая, и махнул рукой директору лесхоза — впереди меж сосен мелькнула маленькая фигурка. Симаков тут же завопил:

— Мотя! Матвей! Это мы, папа и дядя Петя!

Мальчик оглянулся — блеснули золотистые вихры на солнце — и припустил вперед. Сергей чертыхнулся и бросился за ним, придерживая ружье, которое колотило его по спине. Симаков запыхтел, словно паровоз, и тоже перешел на тяжелую скорую рысь.

— Да стой… Стой ты! — пытался кричать он.

— Заткнись, Петр Иваныч! — на ходу бросил ему Сергей.

Они неслись сквозь заросли, и ветки кустарников били их по глазам, поваленные деревья норовили подставить подножку, а колючие ветки сосен цеплялись за рукава — лес будто не хотел отдавать им мальчика. Матвей неожиданно остановился, и Сергей с Симаковым осторожно, стараясь не вспугнуть, начали приближаться к нему.

— Не бойся… Не бойся… — бормотал директор лесхоза, делая ладонью успокаивающие движения, словно гладил бок стельной коровы.

Матвей стоял, молча глядя на них, и Симаков увидел, что от уголков его рта до середины щек протянулись неаккуратные подсохшие порезы, такой же порез был и на боку. Он задохнулся от негодования и ненависти — что за уроды такое сотворили с ребенком! Не мудрено, что он теперь бегает ото всех, словно загнанный заяц.

— Не бойся Мотя, не бойся. Это же мы… Вот и папа твой тут… — тихо бормотал Симаков.

Сергей молча смотрел на сына и не делал попыток подойти еще ближе — похоже, боялся, что спугнет. Матвей вдруг присел и полез под ближайший куст. Симаков, осторожно ступая, подошел к кусту и почуял страшную вонь гниющей плоти. Такое бывает, когда где-то в зарослях сдохнет кошка или собака. Директор лесхоза нагнулся, заглянул под ветви куста и ахнул: мальчик сидел около багровой кучки подсохшего бурого мяса, в котором угадывались останки человека. Было видно череп с ошметками мышц, куцые кости рук и ног, почему-то обломанные посередине. Рядом зияла круглая яма небольшого диаметра с плотными утрамбованными стенками.

Матвей придвинулся к смрадным останкам, и Симаков едва смог подавить рвотные порывы. Мальчик пухлой ручонкой вдруг выдрал из грудной клетки ребро, подполз к яме и сел, свесив ножки с ее края. Пацан засунул в рот ребро и принялся поедать с жутким хрустом, словно леденец. Директор лесхоза чертыхнулся и отпрыгнул — очевидно, у мальчишки совсем поехала крыша от пережитого. Он обернулся на Сергея:

— Давай вытаскивай его, меня он…

И осекся — на него смотрело дуло двустволки.

— Ты чего? — с ужасом произнес он.

— Вот какого черта, ты, Симаков, натыкал везде камер, а? Если б ты не сунулся, все нормально бы было.

Директор лесхоза с ужасом смотрел на сошедшего с ума Сергея, и вдруг его полоснула догадка:

— Это что, ты умыкнул мальчишку и держал его где-то? Своего сына? А этот труп кто? Другой несчастный ребенок? Что ты с ним сделал?

Сергей хмыкнул и снова почесал щеку под бородой, не спуская с мушки Симакова.

— Чешется, сука.

Будто услышав его слова, мальчик обеими руками тоже почесал свои жуткие раны на щеках.

— Как у вас все заживает долго, — странным тоном произнес Сергей. — А чешется еще дольше.

— У кого — у вас? — помертвевшим голосом произнес Симаков.

— У людей. Если бы ты не влез со своей сраной камерой, он поболтался бы по лесу, пока раны заживут, доел бы «братца»… И вышел бы в село. И Варька была бы счастлива. И подмены бы не заметила.

— «Братца»?!

— Какой ты тупой, Симаков. Сергей был умнее тебя. Намного. Когда я доел его останки, знаешь, мир как вспыхнул. Новые чувства, эмоции… яркое все такое. Ваш мир намного ярче. Но надо время свыкнуться… Я долго привыкал — эта волна внутри, любовь к жене и ребенку, очень сильная. Захлестывает. С детьми сложнее конечно, ума у них мало еще, все на инстинктах, на чувствах. Им еще сложнее. Поэтому Мотька уже месяц в лесу. Но он найдется.

— Что ты несешь? — Симаков сделал шаг назад от Сергея, но тот повел двустволкой и показал на яму.

— Иди туда.

— Куда?

— К яме.

— Серега, очнись. Отпусти меня, тебя все равно признают невменяемым, даже если ты и убил кого-то… — директор лесхоза кивнул на человеческие останки.

Сергей вдруг опустил двустволку, широко открыл рот и выдал невероятный свист на ультразвуке, от которого у Симакова немедленно заложило уши. Внутри ямы что-то закопошилось, упали комья земли внутрь. Матвей улыбнулся в земляной провал и издал такой же свист. Из ямы показались тонкие серые пальцы без ногтей, с утолщенными суставами. Всего на жуткой ладони было четыре