Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

href="ch2.xhtml#id106" class="a">[35]. Рядом с хижиной находился храм Цереры, за ним — водный ключ, посвященный Марии Федоровне, и пещера нимфы Эгерии — легендарной возлюбленной и мудрой советчицы римского царя Нумы Помпилия. Здесь вновь начиналась длинная аллея, которая упиралась в высокий холм, где стоял «храм Розы без шипов», с круглым куполом, поддерживаемым семью колоннами. Посреди храма был воздвигнут алтарь с урной «розы без шипов». Плафон был расписан фресками, изображавшими Петра Великого, смотрящего с небес на блаженство России, которая, в окружении символов богатства, наук и промышленности, опиралась на щит с изображением Фелицы. Чуть далее помещался орел, ломавший когтями рога месяца, трофеи и два ангела с крестом. У подножия храма блестело на солнце озерцо, по которому плавала миниатюрная флотилия.

Подрастая, Александр стал все реже посещать этот прелестный уголок, носивший название Александровой дачи. Затем для него наступил период полного забвения, олицетворявший чувства великого князя к бабке. Постепенно великолепный сад заглох, штукатурка и облицовка храмов осыпалась, озерцо высохло, павильоны заросли кустарником. К концу правления Александра время почти разрушило постройки и только где-то в глуши еще долго сохранялись печальные руины «храма Розы без шипов».

Часть вторая. Отцовская казарма

Характер века — caute![36]

Спиноза

I

Взгляну — и каждый подданный трепещет.

Шекспир «Король Лир», акт IV, сцена 6 (пер. М. Кузьмина)

Как только врачи объявили о смерти императрицы, Павел, не теряя ни минуты, отдал приказ о приведении двора к присяге. Церемония началась в полночь в придворной церкви. Сначала генерал-прокурор граф Самойлов зачитал манифест о кончине императрицы Екатерины II и вступлении на престол императора Павла Петровича; наследником престола объявлялся цесаревич Александр. Затем приступили к присяге. Первой на верность государю и супругу присягнула Мария Федоровна. Поцеловав крест и Евангелие, она прошла на свое императорское место, обняла Павла и поцеловала в губы и глаза. Вслед за ней, по старшинству, присягали дети государя, — они целовали отцу руку, — потом митрополит Гавриил и духовенство, за ними — сановники и прочие. Все закончилось глубокой ночью панихидой у тела покойной императрицы.

Под утро, по распоряжению государя, Александр в сопровождении Аракчеева и двух офицеров, расставил у дворца новые полосатые будки и часовых в гатчинских мундирах. Преобразование России в Гатчину началось.

По единодушному свидетельству очевидцев, никогда еще не было столь быстрой перемены во всем. Все изменилось «быстрее, чем в один день»: костюмы, прически, манеры, занятия. Первой пала французская, то есть, по мнению Павла, «революционная», мода. Выйдя наутро на прогулку, петербуржцы не узнали сами себя. Воротники и галстуки, прежде такие пышные, что закрывали подбородок, уменьшились и укоротились, обнажив тонкие шеи и выдающиеся вперед челюсти, которых раньше не было видно. Волосы вместо модной прически на французский лад (их завивали и закалывали сзади) стали зачесывать прямо и гладко, с двумя туго завитыми локонами над ушами, на прусский манер, связывая сзади, у самого корня, в пучок; обильно напомаженные и напудренные, они напоминали «наштукатуренную стену». Щеголи в изящных расстегнутых камзолах преобразились в скучных добропорядочных юношей в наглухо застегнутых костюмах прусского покроя, времен Фридриха II.

Немногие смельчаки, продолжавшие гулять в крамольных круглых шляпах и широких двубортных кафтанах, возвратились домой оборванными: полиция беспощадно раздирала запрещенные платья и срывала с голов шляпы. Даже английский посланник лорд Уитворт предусмотрительно перекроил свою круглую шляпу, опасаясь служебного рвения полицейских.

Император, выехавший с Александром в девятом часу из дворца для осмотра города, с удовлетворением взирал на онемечившихся подданных. При встрече с государем каждый экипаж должен был остановиться: кучер, форейтор и лакей обязаны были снять шапки, а владелец — выйти и сделать глубокий поклон царю, внимательно наблюдавшему, достаточно ли почтительно он выполнен (Павлу казалось, что им пренебрегают, как и в бытность его наследником). Поэтому встреч с ним старались всеми средствами избегать — сворачивали в прилегающие улицы, прятались в подворотни. Еще более неприятной была встреча с обер-полицмейстером Архаровым, который следил за исполнением государевых указов. Если экипаж по русскому обычаю ехал слишком быстро, что было строжайше запрещено, Архаров останавливал его, избивал палкой кучера и надолго забирал карету или сани в личное пользование, а удрученный седок шел дальше пешком.

В одиннадцатом часу Павел принял первый вахтпарад, который с тех пор приобрел значение государственного дела и на несколько десятилетий сделался ежедневным занятием русских государей. Отныне на вахтпараде происходили самые важные события, здесь раздавались чины и награды, здесь подвергались опалам. В зависимости от хода вахтпарада Павел на весь остаток дня становился довольным или раздражительным, снисходительным и расточавшим милости, или строгим и даже ужасным.

В тот же день перед войсками был зачитан приказ о назначении Александра полковником Семеновского полка, а Аракчеева — комендантом Санкт-Петербурга и командующим Преображенского полка. 8 ноября Аракчеев был произведен из полковников в генерал-майоры и занял покои князя Платона Зубова. Павел сдержал данное ему слово, что сделает из него человека.

«Гатчинский капрал» сразу приступил к усмирению высокомерия екатерининских орлов. На ближайшем разводе гвардейцы услышали его гнусавый голос с первым обращенным к ним приветствием:

— Что же вы, ракалии, не маршируете? Вперед, марш!

Отношение Аракчеева к армии отлично характеризует следующий случай: при смотре Екатеринославского гренадерского полка, он назвал его славные знамена, не склонившиеся ни перед одним врагом, — «екатерининскими юбками»! Что должны были думать суворовские и румянцевские ветераны, слыша эти слова от человека, ни разу не бывавшего под выстрелами?

10 ноября гатчинские войска торжественно вступили в столицу. Для обоих великих князей это был беспокойный день: они должны были идти во главе гатчинцев и промаршировать перед императором. Их волновало то, как их встретят петербуржцы, плохо расположенные к этому войску, а главное — сумеют ли они угодить отцу. Однако все прошло благополучно. Публика была приятно поражена силой и ростом великанов-кавалергардов, и отличным содержанием лошадей гатчинской кавалерии; Павел остался доволен внешним видом и линией строя своих гвардейцев. Выстроив их на дворцовой площади, он сказал:

— Благодарю вас, мои друзья, за верную службу и, в награду за оную, вы поступаете в гвардию, а господа офицеры чин в чин.

Гатчинцев развели по домам петербуржцев, которые от страха приняли их так хорошо, что вечером этого дня во многих городских канавах можно было видеть мертвецки пьяных гренадер в остроконечных касках прусского образца.

Что касается гвардии, то она была потрясена. «С какою радостью великие князья увиделись со своими сослуживцами, — вспоминал гвардеец Е.Ф. Комаровский, — и с какою печалью мы должны были считать их своими товарищами. Иначе и