Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

побереги себя, если не для себя, то, по крайней мере, для меня. Мне отменно приятно видеть твои расположения ко мне. Я думаю, что ты не сомневаешься в моем и знаешь, сколько я тебя люблю чистосердечно»; при каждой разлуке цесаревич «с отменным нетерпением» ожидал встречи: «Мне всегда грустно без тебя».

Все же и помощь многоопытного служаки не всегда спасала его от отцовского гнева. В одном письме 1797 года Александр доверительно сообщил Аракчееву, что думает об отставке. В другом письме он откровенно признается ему в своих мучениях: «Завтра у нас маневры. Бог, знает, как пойдет. Я сомневаюсь, чтобы хорошо было. Я хромой. В проклятой фальшивой тревоге помял опять ту ногу, которая была уже помята в Москве и только что могу на лошади сидеть, а ходить способу нет; итак, я с постели на лошадь, а с лошади на постель».

Так начиналась и крепла эта странная дружба. В 1820 году Александр имел полное право написать Аракчееву: «Двадцать пять лет могли тебе доказать искреннюю мою привязанность к тебе, и что я не переменчив». Следует помнить, что великий князь сошелся с гатчинским капралом в период его жесточайших неистовств во фронте. Представление о них может дать история с подполковником Леном. Последний одно время состоял обер-квартирмейстером при Суворове и за блистательный подвиг был награжден георгиевским крестом. 29 января 1798 года во время строевых упражнений Аракчеев обругал его в таких оскорбительных выражениях, какие редко слышали от него даже солдаты. Лен, промолчав, остался в строю до конца занятий, но, придя домой, взял пару заряженных пистолетов и направился к дому Аракчеева. Не застав обидчика, он возвратился к себе на квартиру, где написал ему записку и застрелился. История эта наделала много шума. 2 февраля последовал высочайший указ об отставке Аракчеева от службы, однако с повышением в чине.

Аракчеев уехал в свое поместье Грузино. Здесь, в мае, он получил от Александра, который путешествовал в это время по России вместе с государем, ласковое письмо со словами утешения и ободрения:

«Любезный Алексей Андреевич! Подъезжая к Вышнему Волочку, душевно бы желал тебя увидеть и сказать тебе изустно, что я такой же тебе верный друг, как и прежде. Признаюсь, однакоже, что я виноват перед тобой и что давно к тебе не писал; но, ей-Богу, от того произошло, что я не имел минуты до сего времени и я надеюсь, что ты довольно меня коротко знаешь, чтобы мог усумниться обо мне. Если ты сие сделал, то по чести согрешил и крайне меня обидел, но я надеюсь, что сего не было. Прощай, друг мой! Не забудь меня и пиши ко мне, чем ты меня крайне одолжишь. Так же поболее смотри за своим здоровьем, которое, я надеюсь, поправится; по крайней мере желаю оного от всего сердца и остаюсь навек твой верный друг».

Опала Аракчеева продолжалась недолго — вероятно, именно благодаря заступничеству «верного друга». Вскоре Павел смягчился, и 29 июля Александр смог сообщить Аракчееву о высочайшем вызове из Грузино в Петербург: «Друг мой, Алексей Андреевич! Я имею поручение от государя тебе написать, что он имеет нужду до тебя и чтобы ты приехал к нему. Я отменно радуюсь сему случаю, который мне причинит веселие тебя видеть, чего уже давно я желаю. Исполнив волю государя, не остается мне другого, как пожелать тебе от искреннего сердца здоровья и хорошего пути».

22 декабря Аракчеев вступил в прежнюю должность генерал-квартирмейстера; 4 января 1799 года он был назначен командиром гвардии артиллерийского батальона и инспектором всей артиллерии, а 5 мая пожалован графом. Его новый герб украсился собственноручной надписью Павла: «Без лести предан».

Но в том же 1799 году служебная карьера Аракчеева прервалась вторично. На этот раз повод к неудовольствию государя подал он сам.

В арсенале хранилась старая колесница для перевозки артиллерийского штандарта, обитая бархатом, с золотыми кистями и галуном. Однажды какой-то солдат незаметно от караула пролез в арсенал и отрезал галун и кисти. Аракчеев по званию инспектора всей артиллерии обязан был доложить об этом случае государю, но он попал в затруднительное положение. Дело было в том, что командиром того батальона, который нес в ту ночь караул, был его собственный брат. Выгораживая брата, Аракчеев, может быть, впервые поступился требованиями службы и доложил, что караул был от полка генерал-лейтенанта Вильде. Павел немедленно отправил ни в чем не повинного Вильде в отставку. Тот обратился за помощью к Кутайсову. Граф-цирюльник и граф-капрал не переносили друг друга; Аракчееву никогда не хватало духа сказать Кутайсову «вы», как тому — ответить ему на «ты». Кутайсов с радостью сообщил царю о проступке Аракчеева. Через несколько дней после этого происшествия в Гатчине был бал. Как только Павел увидел в зале приехавшего Аракчеева, он приказал Кутайсову передать ему приказание немедленно ехать домой. На следующий день Аракчеева ждала новая отставка, а генерала Вильде — возвращение на службу.

На вахтпараде 1 октября по этому случаю царила всеобщая радость. Александр подошел к генерал-майору П.А. Тучкову и довольно громко сказал:

— А слышал ты об Аракчееве и знаешь, кто вместо него назначен?

— Знаю, ваше высочество, Амбразанцев.

— Каков он?

— Он пожилой человек, может быть, не так знает фронтовую часть, но, говорят, добрый и честный человек.

— Ну, слава Богу! — воскликнул Александр. — Эти назначения настоящая лотерея, могли бы попасть опять на такого мерзавца, как Аракчеев.

Наверное, он бы чрезвычайно удивился, если кто-нибудь назвал его поведение предательским. Для него это был привычный с детства способ существования, и он не знал другого. Через две недели после разговора с Тучковым на плацу Александр написал опальному графу: «Я надеюсь, друг мой, что мне нужды нет при сем несчастном случае возобновить уверения о моей непрестанной дружбе; ты имел довольно опытов об оной и я уверен, что ты об ней и не сомневаешься. Поверь, что она никогда не переменится».

Напрасно было бы доискиваться, в каком случае Александр был искренен: называя Аракчеева мерзавцем или уверяя его в своей дружбе. Надеваемые им личины уже давно стали подлинным его лицом, и те люди, которые знали Александра лишь по одной-двум маскам, никогда не могли понять, как с ними уживаются еще дюжина других.

Приблизительно тогда же цену его привязанности узнала и Елизавета Алексеевна. До сих пор их брак оставался бесплодным. Но 18 мая 1799 года Елизавета Алексеевна родила великую княжну Марию. Девочка оказалась слабой и прожила всего чуть больше года. 27 июля 1800 года она умерла в Царском Селе и