Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2019 - Коллектив авторов

class="stanza">

покуда хватятся

можно побыть

бабочкой или

полынью

или

АЙГИМН: колыбельная

восторг и: ужас —

нити трав: переплетены

с нитями змей

гладить: голой ладонью —

эту весеннюю

землю

как тёплое и

толстое и

разноцветное —

одеяло

под которым: много лет

безмятежно – спит

мама

Кенотавр

как неохота входить в эту нить

думает игольное ушко

лучше с верблюдом изменить

не ходить ни в одну из библейских школ

а над пустой могилой

надрывается иэн гиллан

«дитя во времени» четвёртой октавы

озимые травы

но жизнь обрастает днями с тобой

будто свежей листвой

и ты идёшь по мне как по воде

отсюда и далее – везде

Быть Петром

весь инвентарь

: водонепроницаемые часы

: времянепроницаемая кожа

: кожезаменительная вера

учусь

ходить

по воде

Родительский день

глухонемой идёт по вагону

раскладывает привычную хрень

: календари

: сонники

: брошюры

возвращается

собирает нетронутую хрень

: брошюры

: сонники

: календари

рвёт стоп-кран

выходит на лесной опушке

развешивает на ветках

: календари

: сонники

: брошюры

: ветки прирастают

бумажными листами

: белые листы

пробуют шелестеть зелёным

возвращается как надзиратель

«свидание окончено!»

Танталия

птицы

со спелыми абрикосами сердец

щебечут на июльских ветвях

плоды

с крыльями под кожицей

увесисто молчат

исступлённо трясу ветки

и падают вниз птицы

ставшие плодами

и падают вверх плоды

ставшие птицами

сок упавших —

лужицами на земле

небо взлетевших —

лужицами в глазах

А потом прилетела варакушка

и где та зелёная ночь

листьями липы наощупь

заполнявшая сочной тьмой

желтоглазо-проглядная

до истомы

оставался лишь

безымянный на правобережной

куда можно колечко

остальные врос/тая/ли

оставался лишь

поезд последний

с нетронутой колеи

на остальных уже начали

разбирать рельсы-шпалы

из остальных уже вынесли

даже стоп-краны…

и тут – варакушка

и яркая грудка её —

габаритный фонарь

где кончается бабьего лета

последний вагон

и начинается

прошлое

не улетает

будто крылья свои подарила

мне

чтоб успел!

Глеб Шульпяков

Китай

(Поэма)

Поэт, прозаик. Родился в 1971 г. в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. Поэтическую известность снискал сборниками «Щелчок» (2001) и «Желудь» (2007). После этого были романы «Книга Синана» (2005) и «Цунами» (2008), «Музей имени Данте» (2013), органично выросшие из его сюжетных поэм, а также книги путевых очерков. Новая книга стихотворений «Саметь» вышла в 2017 году, роман «Красная планета» в 2019. В настоящее время работает над документальной книгой «Батюшков не болен».

Другой дракон

Исходивший многие дороги света, Глеб Шульпяков написал на этот раз, пожалуй, самый таинственный из текстов, с обманчиво-географическим, «травелогическим» названием – «Китай» – и с не менее лукавым жанровым обозначением: «поэма». На самом деле это не о географии, хотя и травелог своего рода. Это хроника странствия по внутренним дорогам. Возможно, эти дороги сновидческие, но сновидения тут того свойства, что умеют сопровождать человека и наяву тоже; по изнанке «дневного», «явного» сознания. Дневник путешестия по скрытым и рвущимся, ускользающим и непредсказуемым траекториям. «Китай» – имя непостижимого другого. Того, чего нельзя назвать прямо; что отказывается отражаться в зеркалах; и тем не менее угадывается в каждом из них. Отсюда один из настойчивых мотивов поэмы: отражения и (ускользающего) подлинника; настоящего и подделки; копии и оригинала: «Не думай, что рисующий с натуры копирует оригинал, ведь у того, что мы видим, тоже есть прообраз». И сопутствующий ему, не менее настойчивый мотив непостижимости и недостижимости желаемого. Кажется, этот мотив тут и главный. Да, чуть не забыла сказать: поэма-то о любви. И о вечной, принципиальной её спутнице – невозможности. И с этим связан ещё один мотив: мерцающих друг сквозь друга, друг для друга неуловимых вечных двойников – мужского и женского начала. «Я хочу смотреть на мир глазами Гудалак, – твердит про себя герой, – мне нужны мысли Гудалак». И чем упорнее твердит, тем яснее становится, что этим видением обладать невозможно. То, у чего есть собственные глаза, – именно поэтому в руки и не даётся. «Когда придворные указали художнику, что у дракона, которого он нарисовал, отсутствуют зрачки, он долго отказывался исправить работу, а когда согласился и закончил, утром на дворцовой стене дракона уже не было.» По имени «Гудалак» её, ускользающую, тоже не окликнуть: это ненастоящее имя. Это имя-заместитель, род эвфемизма: искажённое на китайский лад английское Good luck, удача. Удача, принимающая разные облики вплоть до банального кота-амулета, который машет лапкой. «Гудалак, миста! – зазывают продавцы покупателей. – На удачу господину!» Мерцающий на границе яви и сна, поэтического и прозаического, по формальной организации ближе даже к прозе (с микросюжетами во фрагментах), а по образной пластике – к сновидению, «Китай» можно назвать «поэмой» примерно в том же смысле, что и два других, знаменитых прозаических текста, отнесённых своими создателями к тому же жанру: «Мёртвые души» и «Москва – Петушки». Кстати, оба – травелоги, и оба – по внутренним и практически непостижимым пространствам. Ольга Балла

Крису Маттисону

Когда мне не везет в любви, я начинаю пробежки,

тогда организм теряет много воды и на слезы

почти ничего не остается.

I

Назову ее Гудалак.