Российский колокол №3-4 2021 - Коллектив авторов

Кирилл провел по ее руке пальцами, словно искал подтверждения тому, что видит, и да, они действительно были там: круглые плотные застарелые шрамы.

– Это что, от сигарет? Старые? Тебя что, прижигали? Специально прижигали?

Дина не только прижигала ее сигаретами, она много что делала с ней, и что-то оставило следы на Кирином теле, а что-то – нет. Кира не знала, как об этом говорить. А Кирилл смотрел на нее, держа за руку, впервые с момента знакомства смотрел и видел ее.

Он достал полотенце и вытер ей лицо. Он вынул осколок из пятки. Он принес из ванной губку, смыл теплой водой кровь с ее ноги и осторожно, как маленькому ребенку, помазал йодом и наклеил пластырь. Он нашел спрей от ожогов и обработал ее руку. Он принес из спальни свежую одежду и, пока она переодевалась в гостиной, убрал в кухне осколки и вымыл пол.

А когда она, хромая, медленно вошла в кухню, он перестал водить по полу тряпкой и выпрямился в полный рост. Они стояли, смущенные, не зная, что делать и как говорить друг с другом, словно здесь и сейчас встретились в первый раз в жизни.

– Хочешь, я буду спать в другой комнате? – спросил он. – Или хочешь, я вообще уйду?

Кира покачала головой, и он остался. Все осталось, как было, за исключением того, что теперь они видели друг друга.

8. Где лживые грезы сонмом (как слышно) живут, под всеми витают листами

Босые ноги ступали по холодной лестнице. Кира впервые в жизни ощущала, что это не просто ступени, а дерево, покрытое лаком. Она наслаждалась его прохладой, его гладкой и вместе с тем неоднородной поверхностью с едва заметными желобками и тем, как дерево прикасается к ее ступням, целует рану на пятке, рану, которая уже почти не болела. За окнами дождевые капли с легким шорохом пробирались меж ветвями склонившегося над домом вяза, постукивали по окнам. Было сумрачно, солнце еще не встало, и только первые его лучи отделили прозрачные серые тучи от серой, пока не покрывшейся зеленью земли. Кира не причесалась и не оделась и, когда дошла донизу, села, ладонями провела по ступеням, почувствовала, как дерево нагревается от ее прикосновения. Оно было мертвое и одновременно живое, совсем как она. Совсем как висящая возле лестницы картина.

Кира стала смотреть на полотно. Потом обернулась и в сером свете утра на серо-голубой краске стены увидела золотистый отсвет музейной девушки. Вспомнила, как мягкие руки касались рамы, снова посмотрела на стремящихся к Харону людей и вдруг увидела себя: с краю, на грани, с лицом, которого почти касался багет. Узнавание было интуитивным, потому что Кира никогда не видела себя в минуты страха, но если бы видела, то поразилась бы тому, как точно всего тремя ударами кисти художник передал бессмысленное, отсутствующее выражение ее глаз, маленький рот и безвольно опущенную челюсть. Задержавшись взглядом на своем портрете, она стала всматриваться в другие лица. Все они кричали, и все они были разные. И в этой разности было что-то еще, что Кира увидела, но не успела осознать, потому что Кирилл вошел в гостиную. В руках у него была гитара, и когда он подошел близко, она почувствовала, что от него пахнет крепким кофе и копченой колбасой.

Он не узнал ее, когда вошел. Кира была не причесана, и из ее обычно приглаженной головы торчали два клока волос, похожие на черные распушенные перья райской птицы. И одета она была по-другому. Вместо широкой детского кроя пижамы на ней была длинная футболка с розовым плюшевым медведем, который держал в лапах воздушный шарик в форме сердца. Футболка открывала тонкие Кирины ноги с костлявыми хрупкими коленками и покрытые шрамами руки, а еще в вырезе были видны краешки острых ключиц и плавный подъем небольшой груди.

Кириллу никогда не нравились такие женщины: похожие на детей, истощенные, хрупкие. Но он почему-то был поражен ее красотой, не понимая, что дух его захватило не столько от ее внешности, сколько от перемены, приключившейся с ее глазами. Они всегда были большими и яркими, ровно такими, как у тетки, но прежде любой смотревший видел в них только туман, бессмысленный и ровный туман. Взгляд ее скользил с предмета на предмет, не фиксируясь, не выделяя, не осмысляя, как у тяжелобольных людей, у которых нет сил на другую работу, кроме как неосознанно цепляться за жизнь. Теперь глаза смотрели и видели, и сразу ожило все лицо, и стало осмысленным даже положение рук и ног. Она была застывшей и расслабленной одновременно, как вылепленная из глины скульптура.

Кирилл подошел и сел рядом с ней на ступеньке, пристроив гитару между ног. Она следила за его движениями пристально, как смотрит кошка, настороженная и убежденная в своем праве смотреть.

– Красивая футболка, – сказал он, смущенный ее взглядом.

– Захотелось нового, – хрипло сказала она. – Пижамы уродские. В Диминых футболках не могу. А эту подарили когда-то, но Дима велел никогда не надевать. Лариса подарила, родственница. Поэтому выбрасывать тоже не разрешил. Она странно пахнет.

Кирилл наклонился к ее плечу и действительно почувствовал резкий запах, который несут на себе до первой стирки дешевые цветные вещи.

– Тебе правда нравится?

– Да, – ответил он. – Правда. Я тебе там кофе заварил.

– Спасибо.

Она подтянула к животу ноги, уперлась в них подбородком. На него больше не смотрела, только перед собой и иногда косила взглядом в сторону картины. Не гнала и не уходила. Тогда он, словно делая прививку от тишины, положил на колени гитару и взял несколько аккордов. Звук дотронулся до ее тела и наполнил его приятной дрожью, ощутился предметно, словно существовал так же, как висящая на стене картина.

– Кстати, – сказал он между аккордами, и каждое его слово тоже было как будто аккордом, – ты любишь кофе?

Она хотела ответить «да», или «не знаю», или «все равно», но промолчала, потому что эти слова стали бы фальшивой нотой в череде его аккордов. Настраиваясь по его музыке, как по камертону, Кира искала верный тон. И чтобы не соврать, наклонилась и принюхалась к нему. Запах колбасы был слишком насыщенным и резким, а кофе – кислым и горьким.

– Нет, – ответила она. – Я думаю, что не люблю.

Она прислушалась. Слова звучали правильно, и интонация была верная, в тон его аккордам. Теперь они не только видели друг друга. Обнюхавшись, как дикие животные, они