«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев

и схема, составленные на английском языке и, наконец, самое роковое – две странички машинописного наброска, также на английском, представляющие собой заключительное послание, готовое к отправке в Москву 15 октября. В доме Клаузена был найден экземпляр этого же сообщения, наполовину зашифрованного, что дало основу для начала долгой драмы допросов»[806].

«В чем бы ни признались Одзаки и Мияги и какой бы документальный материал ни был найден в их домах, все можно было отнести к разведданным, собранным для посла Отта. Слабыми звеньями, с точки зрения Зорге, были Клаузен и Вукелич – особенно первый. Очень многое зависело от того, обнаружен ли радиопередатчик Клаузена, и если да, то где.

Из показаний Ёсикава в Конгрессе США 9 августа 1951 г.: „Мы арестовали Макса Клаузена, его жену Анну Клаузен (была арестована месяц спустя после ареста мужа. – М.А.) и Вукелича и провели обыски в домах этих людей. Самое главное, что нас интересовало, удастся ли нам обнаружить радиопередатчик. Нам повезло, и мы смогли найти радиопередатчик, и мы конфисковали его. Также мы нашли зашифрованные сообщения и сообщения, которые должны были быть закодированы, а также шифровальную книгу, в качестве которой служил немецкий статистический ежегодник“[807].

„По словам одного из источников, Клаузен стал давать показания сразу, в день ареста, 18 октября. Йосикава [Ёсикава], однако, вспоминает, что Клаузен признался во всем лишь „на третий или четвертый день после ареста“. Другими словами, во вторник 21 октября или в среду 22 октября“[808].

Как следует из „Отчета и объяснений по моей нелегальной деятельности в пользу СССР“ Клаузена от 1946 г., говорить он начал уже на второй день: „У меня много раньше возникал вопрос, что я буду делать, если меня арестуют. Я решал не отвечать на вопросы. „Пускай они делают, что хотят“, – думал я. Но обстановка была совсем иной. Я думаю, что вел себя как трус (Здесь и далее выделено мной. – М.А.). Когда я сидел в камере, я решил не говорить вовсе. Но во время допроса полиции, получив неожиданные вопросы, стал отрицать все. И это была моя ошибка. Они стали спрашивать еще больше. Я перестал отпираться, так как это было бесполезно. Первое, что они сделали, чтобы заставить меня говорить, это поставили рацию в комнате, где производился допрос. Конечно, когда я увидел передатчик, я заволновался. Когда в начале я решил не говорить, я не знал, смогла ли моя жена уничтожить все или нет. Но когда я увидел передатчик, я был так поражен, что не мог говорить в первый момент. Подумав немного, я все же решил ничего не говорить, так как я думал, что они еще не знают о связях между членами нашей организации.

Кое-что о допросах в первые дни. О первом допросе я уже писал. Проводил его главный прокурор ИОСИКАВА. На столе перед ним лежала бумага, подписанная РИХАРДОМ. Этим он хотел запугать меня. Первые вопросы его были: фамилия, число и место рождения, национальность и пр. Затем он сказал мне: „Вы коммунист, вы работаете на Коминтерн, вы собирали секретную информацию и отправляли ее в Москву“. Я ответил: „Я не коммунист и не имею ничего общего с коммунизмом“. Он разозлился, встал со стула и сказал: „Нет необходимости врать, так как мы все знаем о вашей деятельности“. Он дал мне лист бумаги, который я должен был подписать… Вечером меня вызвали снова. В комнате присутствовал полицейский инспектор НАКАМУРА и начальник полиции, кроме них еще были люди… НАКАМУРА спросил меня: „Знаете ли вы радиодело?“. „Нет“, – ответил я. Он покачал головой и рассмеялся…

На следующий день произошло описанное мною дело с передатчиком. Первое время допрос происходил очень медленно, так как я плохо говорил по-японски, а переводчик плохо знал немецкий язык. Переводчик ХАСЕБИ не всегда приходил ко мне, так как он, очевидно, переводил у других.

На следующий день я опять решил не отвечать, но получилось иначе. Они знали больше, чем я думал. Начальник полиции сказал мне, что РИХАРД во всем признался. Я не верил этому…“

Как выяснилось во время следствия, за шесть лет работы рации „Фрица“ японцы перехватили 40–50 радиограмм. После того как арестованный Клаузен раскрыл японцам шифр, они, прочтя радиограммы, получили документальные доказательства разведывательной деятельности резидентуры: в радиограммах содержались в том числе и сведения о японской армии.

Однако даже если Клаузен и был сломлен морально в тюрьме и отрекся от своих идеалов, это ни в коей мере не может умалить подвига, который он совершал ежедневно на протяжении семи лет в качестве радиста „Рамзая“.

Было необходимо добиться собственного „признания“ Зорге, в виновности которого никто не сомневался. По свидетельству прокурора Ёсикавы, допросы Рихарда Зорге начались с требования „дать объяснение вещественным уликам“. Среди них были и такие серьезные, как радиопередатчик, обнаруженный полицией на квартире Макса Клаузена. Из вопросов следователей Зорге стало ясно, что организация раскрыта, что все его помощники арестованы и полиции известно о разведывательном характере деятельности его группы.

Из показаний Ёсикава в Конгрессе США 9 августа 1951 г.: „В связи с расследованием дела Зорге, Клаузена и Вукелича я лично вел следствие по делу Зорге. Как я уже сказал, я был ответственным за расследование в отношении Зорге… Когда я начал допрашивать Зорге, он категорически все отрицал.

Г-н Тавеннер. Применялось ли какое-либо физическое насилие для получения признания?

Г-н Ёсикава. Нет. Клаузен вначале признался, что он был шпионом Красной Армии. А Вукелич признался, что он был шпионом Коминтерна. Поэтому мы провели очень глубокое расследование. Мы никак не могли определить природу этой шпионской группы до тех пор, пока не сознался Зорге. Я сказал Зорге, что Мияги и Одзаки признались и представил доказательства. По ходу того, как мы повторяли это, он и сам признался.

…

После того, как мы изъяли этот Статистический ежегодник Германии, мы спросили о его предназначении у Клаузена и Клаузен признался, что это была шифровальная книга с ключами для кодирования. Он признался до того, как это сделал Зорге.

Я сообщил Зорге об этих фактах, и он, в конце концов, тоже признался.

В то время у нас не было никакой четкой программы ведения следствия. Нас интересовало, был ли Зорге действительно шпионом Германии и действовал ли он с помощью коммунистов Японии. И на самом деле шпионил ли он в пользу нацистского режима в Германии. Это был первый вопрос.

Второй вопрос состоял в том, был ли Зорге двойным шпионом и не работал ли он одновременно и на Берлин и на