Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

Оставив Дашу на соседку по палате, я ушла искать в незнакомом городе аптеку. Но и микроклизма результата не принесла: целых два часа каждые пять минут бегали с Дашей на унитаз, и безрезультатно. Спать не могли. Дышать было нечем. В палате +30, кондиционеров нет и в помине, вентиляционные решетки наглухо залеплены полиэтиленом и скотчем, видимо, от тараканов. Маленькие соседи плачут, кто от боли, кто от тоски по дому. Мамы пытаются их утешить, но ничего не выходит.

Три ночи в этом каземате – если не считать Дашиного сна под наркозом – мы не сомкнули глаз.

Я снова окунулась в далекое прошлое, которое хотела забыть. Стены роддома, стены больницы, в которой мы лежали с Нэллой, и стены клиники, где оказались с Дашей теперь, были похожи словно капли воды. Время остановилось.

Операция состоялась семнадцатого июля, а двадцатого я поняла, что нужно спасаться и бежать оттуда любой ценой. Иначе мы здесь обе не выживем.

Я написала расписку – благо в тот день дежурила прекрасный врач, которая все понимала, – и мы с Дашей вышли за ворота больницы.

Изможденные после бессонных ночей, нескончаемой жары, отсутствия нормального питания, мы ощущали себя так, словно избежали смертельной опасности. По дороге домой, в машине, Даша наконец уснула. А я думала лишь об одном: безопасно добраться до дома, вернуться к своим – в нормальный мир человеческих отношений, где есть сопереживание, сочувствие и любовь.

Как любое слишком сильное ожидание, это, разумеется, обернулось очередной психологической травмой. Но об этом чуть позже.

А пока короткий итог.

Жизнь на свободе с выживанием в неволе никогда не сравнить! Я твердо знаю, почему так болезненно откликается во мне судьба каждого ребенка, живущего в детском доме. В любой системе люди – объекты, а не субъекты. И сколько ни делай ремонтов, ни наводи марафета в детских домах, этого факта не изменить.

Некоторые медицинские учреждения, к сожалению, тоже недалеко ушли.

Республиканская детская клиническая больница Симферополя – это единственная клиника на население в 2,5 миллиона человек, где могут экстренно прооперировать ребенка и оказать неотложную помощь. И при этом такое неуважение к специалистам – условия в отделении неадекватные, требование выдерживать койко-дни, брать новые анализы, даже если есть свежие результаты. Неуважение к пациентам. Палаты на 6 человек по 12 квадратных метров. Одна кровать на двоих – на маму и ребенка. Железная сетка прогибается до пола, как гамак, ребенок в центре этого «гнезда» не может даже пошевелиться, а маме и вовсе некуда деться. Пищеблок, в котором кормят только детей, а еда на запах и вкус больше всего напоминает помои. Мамам есть негде и нечего – в палате нельзя, в пищеблоке тоже. Гонят и оттуда, и оттуда. Вентиляции нет. Зато есть стада тараканов. Они привольно гуляют по коридорам, по пищеблоку – он отделен от коридора железной решеткой, как в тюрьме, – и по палатам. Духота. Жара. И во всем этом люди, маленькие пациенты, которые вынуждены терпеть ради медицинской помощи, потому что никакой альтернативы нет.

Накануне выходных – мы сбежали в субботу – в палату положили маленькую девочку с подозрением на онкологию. Для понимания происходящего с ребенком нужно было сделать МРТ, которое назначили аж на среду. А маме с девочкой не разрешили уехать на выходные домой. Ни процедур, ни лечения, ничего – просто лежать. Бедный ребенок плакал всю ночь. Что дальше – я уже не знаю, мы оттуда удрали. Но другие маленькие пациенты с мамами остались.

Как изменить все это? Я не знаю и не верю в перемены. Так было больше двадцати лет назад, когда я рожала своего первого ребенка. Так оставалось, пока она росла.

И так есть в некоторых медицинских учреждениях сейчас, в двадцатых годах двадцать первого века. Неуважение к врачам и специалистам со стороны администрации.

Именно поэтому для меня больницы и врачи – один из самых страшных триггеров в жизни. Да, мне было стыдно, когда мы с мужем поняли, что не потянем ребенка-инвалида, не сможем его лечить. Но спустя много лет я понимаю, что это было правильное решение. Нельзя брать на себя больше, чем можешь вынести. Моральные, физические, финансовые ресурсы у каждой семьи свои. И для каждой семьи в детском доме найдется именно тот ребенок, с трудностями которого родители смогут справиться.

Приемным родителям важно взвешивать свой ресурс и брать на себя задачи, которые им по силам. Если есть вещи, которые стали триггером, не нужно играть в героев, совершая подвиги. Одноразовые усилия здесь не работают. Любое родительство – это марафон, а не спринт. И рассчитывать силы нужно на дистанцию длиной в жизнь.

Через неделю после побега мы побывали с Дашей на приеме у врача. Глазик заживал, зрение после операции, конечно, упало, но в течение месяца должно было прийти в норму. Еще две недели по рекомендации офтальмолога нам предстояло капать и мазать, не купаться и не играть в активные игры на улице. А в остальном все было в порядке. Даша хорошо ела, нормально спала, проблемы со стулом исчезли. Не зря говорят, что дома помогают и стены.

По возвращении в Москву месяц спустя мы с Дашей сходили на прием к Елене Табарчук, которой я до сих пор невыразимо благодарна за помощь. Она внимательно посмотрела Дашу, сказала, что все заживает отлично и беспокоиться не надо. Никаких отклонений-нарушений вследствие травмы и операции не нашла. Рубец, конечно, еще было видно, но и он еще вроде как должен был рассосаться. Обычный плановый осмотр офтальмолога раз в год. Хирурги молодцы, и правильно, что мы не стали лежать десять дней, никаких показаний к этому не было.

Если бы Лена не консультировала меня постоянно с момента травмы, не выслушивала и не успокаивала, я бы не справилась. Ничего важнее поддержки и ресурсов в этой жизни нет – в который раз убеждаюсь. И считаю одним из величайших своих достижений, в юности у меня даже близко этого не было, свое нынешнее умение обращаться к разным людям за помощью, когда трудно.

Только вот не всех в нашей стране есть такая возможность! Я постоянно думаю о детях в сиротской системе, которых некому защитить.

Ровно через год после нашей с Дашей госпитализации в Крыму на всю страну прогремел скандал с Симферопольским домом ребенка «Елочка». Меня пригласили на съемки программы на Первый канал в связи с этим вопиющим случаем, так я узнала детали.

«Елочка» – это учреждение, подведомственное Минздраву Крыма, в лапы которого мы с Дашей попали после травмы. Из этого места приемная мама забрала двухлетнего Сережу, который при росте семьдесят четыре сантиметра весил всего около шести килограммов. Должного ухода за ребенком в учреждении не было. Кормили его все два года жизни через зонд. Не прооперировали вовремя по поводу врожденного заболевания – расщелины мягкого неба. Врачи, которые проводили осмотр ребенка после его прихода в семью, зафиксировали крестцово-копчиковый свищ, критичную для жизни степень истощения и обезвоживания и вдобавок рахит. Ребенок не сидел, не ходил, не говорил. От постоянного лежания в кровати у него была деформация черепа головы. И множество других отклонений, которые говорили о том, что ребенка не брали на руки, не кормили как должно, не развивали и не лечили. Он был на грани жизни и смерти в медицинском учреждении большой богатой страны.

Ежегодный бюджет этой самой «Елочки» – больше ста сорока семи миллионов рублей. В пересчете на каждого ребенка это не меньше ста семидесяти тысяч рублей в месяц. Из официального документа Министерства здравоохранения Республики Крым следует, что в «Елочке» работает пять врачей, сто пять медицинских сестер, семьдесят семь младших медицинских сестер, тридцать шесть педагогов. Всего получается двести двадцать три сотрудника. И содержится всего семьдесят один ребенок. Кому это все нужно? Зачем?!

Когда при должной поддержке и бережном сопровождении можно устроить детей в подготовленные и качественные семьи. Если вдруг у кого-то есть иллюзия, что подобное происходит только в «Елочке» – нет. Подобных заведений, где дети приобретают болезни, задержки в развитии, педагогическую запущенность, хватает по всей стране.

Глава 11

Семейное счастье