«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев

вел инспектор Хидэо Охаси, который допросил Зорге 33 раза. По официальной версии, ни один из протоколов допросов не сохранился. Однако о содержании допросов можно судить по записи, сделанной полицейским инспектором и условно названной первым вариантом «записок Зорге». Заглавие не должно никого вводить в заблуждение. Это не собственноручные «записки», а документ, представляющий собой обобщенную запись показаний Зорге на допросах, которые вел инспектор токко Хидэо Охаси. Об этом свидетельствует и надпись чиновника токко, предшествовавшая тексту документа: «Нижеследующее представляет запись, которую было мне предложено вести во время допросов Зорге. Их содержание должно представить большую ценность в дальнейшем расследовании „дела Зорге“»[828]. Этот документ, произвольно названный «Записками Зорге», не использовался даже в качестве доказательств при судебном разбирательстве.

«Судя по содержанию этого документа, а также по материалам последующего следствия и судебного разбирательства, Рихард Зорге, отвечая на вопросы Охаси о его связи с „Москвой“, ограничивался употреблением слов „московские власти“, „Москва“. Можно предположить, что такая туманность формулировок Зорге скорее даже устраивала токко и прокуратуру, поскольку позволяла не передавать дальнейшее ведение следствия в руки кэмпэйтай»[829]. В начале следствия Зорге старательно затушевывал вопрос о том, кому подчинялась его группа в Москве, выдвигая на первый план даже не Коминтерн, а формально не связанный с государственным аппаратом ЦК ВКП(б).

О развитии следствия на Вильгельмштрассе в Берлине узнали из телеграммы Отта от 25 ноября 1941 года. В ней приводилось письмо из прокуратуры, полученное посольством после настойчивых просьб. В этом документе, снабженном грифом «строго секретно», излагался состав преступления Рихарда Зорге. «Находящийся под подозрением Рихард Зорге… в ноябре 1919 г. в Гамбурге вступил в германскую коммунистическую партию и занимался там подпольной пропагандистской, агитационной и просветительной деятельностью. Принимая в январе 1925 г. участие в проведенной в Москве конференции как делегат центрального секретариата ГКП, Зорге вошел в информационный отдел Коминтерна. Весной 1930 года ему поручили новое дело – заниматься шпионской деятельностью. Его переправили в Китай, где он, также как и в других местах, выполнял это задание. Получив затем поручение заниматься такой же деятельностью в Японии, он в целях маскировки направил в Берлин заявление о вступлении в НСДАП (Национал-социалистическую рабочую партию Германии. – М.А.) и одновременно добился поста корреспондента „Франкфуртер цайтунг“. В качестве такового он перебрался в сентябре 1938 г. через Америку в Японию. С тех пор и до своего ареста он прикрывал свою нелегальную жизнь званием члена нацистской партии и постом корреспондента, а в действительности под руководством Коминтерна [далее цитата прерывается; по смыслу – занимался шпионской деятельностью. – М.А.)»[830].

Учитывая резонансность «дела», было решено создать нечто вроде специального правительственного комитета. В него вошли министр иностранных дел, заместитель министра внутренних дел, заместитель министра финансов, начальник генштаба, представитель военного министерства, губернатор Токио и начальник главного полицейского управления. В совещаниях комитета принимал участие представитель министерства юстиции, информировавший его членов о ходе расследования. «Делом Зорге» лично занимался и премьер-министр генерал Тодзио. Японские авторы сообщают, что на стадии расследования токко Тодзио лично давал указания начальнику главного полицейского управления по организации и ведению следствия[831].

В числе 18 человек, «не являвшихся шпионами», были такие «колоритные» фигуры, как Инукаи Кэн и особенно Кинкадзу Сайондзи. Недаром вопрос об аресте и привлечении к ответственности этих двоих был решен только после длительного обсуждения в различных правительственных инстанциях. Причина заключалась не только в том, что первый из них принадлежал к семье высшей правительственной бюрократии, а второй – к «сливкам» аристократического общества. Огромное значение имело и то, что они вместе с Одзаки входили в «мозговой центр» правительства Коноэ. Занимая на первый взгляд скромную должность, Сайондзи принимал непосредственное участие в разработке кардинальных проблем государственной политики, включая вопросы японо-американских отношений, политики Японии в отношении СССР, а также агрессивных планов в отношении Китая.

Среди 18 человек, «не являвшихся шпионами», исключая Сайондзи и Инукаи, не было фигур, занимавших высокое положение. В большинстве это были люди, чьи показания могли вовлечь в «дело» влиятельные фигуры из правящей олигархии и военных. Никто из этих 18, кроме Кинкадзу Сайондзи, не был в дальнейшем привлечен к судебной ответственности. Роль последнего в судебном процессе свелась к роли главного свидетеля обвинения против Одзаки Ходзуми (что сказалось и на его приговоре)[832].

В основу составленного инспектором Охаси 11 марта 1942 г. резюме по итогам следствия в отношении Рихарда Зорге лег вывод, что деятельность Зорге и его соратников была направлена против существующего в Японии государственного строя и проводилась в интересах «международной коммунистической революции»[833].

Учитывая серьезность дела, прокурор Ёсикава Мицусада, начиная с 18 октября 1941 г., присутствовал на многих, если не на всех допросах, проводившихся Охаси[834]. Из заявления, сделанного по приказанию штаба американских оккупационных войск в Японии бывшим прокурором по делу Зорге Ёсикавы Мицусады: «В октябре 1941 г. я был назначен для исполнения обязанностей прокурора при суде Токийского района. Мне было приказано вести допрос Рихарда Зорге, в то время находившегося в заключении в токийской тюрьме. Я вел допрос Зорге вплоть до мая 1942 г.»[835]. Как следует из показаний Ёсикавы, Зорге допрашивали ежедневно с 9 утра и до позднего вечера. До 3 часов дня допросы вел инспектор токко Охаси, затем за дело брался сам Ёсикава. Вот как он об этом рассказывает: «Вначале я информировал Зорге в общих чертах о предстоящем допросе и его главных пунктах. Со своей стороны, Зорге выдвигал собственные требования.

Мои познания немецкого и английского языков несовершенны, допрос требовал много времени, но Зорге не хотел переводчика… Поэтому, когда у нас возникали трудности в понимании, Зорге давал письменные объяснения. Когда же общая линия допроса была наконец определена, Зорге в моем присутствии, здесь же, в следовательской комнате, писал на пишущей машинке свои показания на немецком языке.

Когда Зорге кончал главу или раздел своих показаний, он зачитывал их мне, а после внесения по моему требованию поправок или дополнений передавал написанное в мои руки. Эти показания были написаны [напечатаны] Зорге в одном экземпляре»[836]. По официальной японской версии, они составили так называемый второй (расширенный) вариант записок Зорге («Тюремные записки Рихарда Зорге»), приобщенных затем к судебному делу в качестве вещественного доказательства. Позднее, при ведении процедуры ёсин, на вопрос судьи о происхождении этого документа Зорге ответил: «Я написал его согласно требованию прокурора и на тему, им предложенную. Что касается содержания, то оно зависело от моей воли, и я не встречал здесь ограничений»[837].

По словам Ёсикавы, Зорге, написав на пишущей машинке