«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев

вопрос прокурора Ёсикавы, каковы были цели его разведывательной организации, Зорге ответил, что они «состояли в том, чтобы защищать социалистическое государство – Советский Союз, оборонять его, отводя от него различного рода антисоветские политические махинации, а также угрозу военного нападения. Советский Союз не желает политических конфликтов или военных столкновений с другими странами, особенно с Японией, не намеревается он также совершать агрессию против нее. Следовательно, моя группа, как и я сам, прибыли в Японию вовсе не как ее враги»[848].

Избежать войны Японии с Советским Союзом значило также избавить японский народ от тягот, лишений и неисчислимых жертв «большой войны». «Мы считаем, – заявил на следствии Мияги, – что подлинной обороной страны является политика избежания войны. В этом смысле я полагаю, что наша деятельность скорее отвечала интересам народа, чем наносила ему ущерб… Поэтому мы и вели нашу разведывательную деятельность, стремясь, в конечном счете, отвести нападение Японии на Советский Союз»[849].

Зорге не мог не чувствовать в последние годы недоверие к нему со стороны Центра. Он, несомненно, знал о случаях произвола и опасался, что будет политически ошельмован после смерти. Поэтому он и решил написать свои «записки», чтобы было известно, что он боролся и умирал как коммунист.

В «Тюремных записках Рихарда Зорге» нельзя уловить ни тени раскаяния, стремления выгородить себя, заискивания перед следствием, попыток умалить ответственность за свою многолетнюю разведывательную деятельность.

Прокурор Ёсикава подробно расследовал вопрос об информации, полученной Зорге от Одзаки и Мияги. Часть времени прокурор полностью посвятил вопросу о политической деятельности Зорге – другими словами, он старался узнать, насколько Зоре мог влиять на мнение германского посольства. «Задал Ёсикава и вопрос, имеющий особое значение для Японии: „Какие политические действия вы предприняли, чтобы в 1941 году через Одзаки оказывать влияние на круг Коноэ после начала советско-германских боевых действий?“

Зорге ответил, что он сказал Одзаки, чье мнение совпадало с его собственным, что Советский Союз не представляет угрозы для Японии и что политические и экономические интересы Японии лежат не на севере, а на юге. „Для Японии, конечно же, куда прибыльнее заполучить олово и каучук на юге, нежели вести тяжелую кампанию в Сибири“.

Именно такого ответа от него и ждали. Однако вопрос о влиянии, которое Одзаки и даже сам Зорге – через Одзаки – пусть косвенно, но оказывали на Коноэ, был тем вопросом, от слишком пристального расследования которого прокуроры старались воздерживаться, не горя желанием копаться в нем»[850]. Одзаки не был близок к Коноэ, но дружил со многими друзьями принца.

Прокурор, допрашивавший Одзаки, сделал следующее заявление: «Особые отношения Зорге с послом Оттом, связь Одзаки с премьер-министром Коноэ и другими, социальное положение обвиняемых и прочие подобные соображения давали все основания предполагать, что подсудимые занимались политической деятельностью, и в ходе нашего расследования мы обнаружили многочисленные доказательства этого. И Зорге, и Одзаки признались, что после начала русско-германской войны, когда удар на север, казалось, был неминуем, они предприняли политические действия с целью повернуть энергию Японии на юг, против Англии и Соединенных Штатов.

К тому времени, когда мы расследовали этот политический заговор, началась Тихоокеанская война, и мы опасались копать слишком глубоко, чтобы не доказать вдруг, что война эта была спровоцирована коммунистами – открытие, которое могло бы привести к внутреннему конфликту в стране. Мы намеренно воздерживались от дотошного расследования, и, как следствие, показания обвиняемых по этому делу были далеко не исчерпывающими»[851].

Редактор «Дела Зорге», собрания японских документов в трех томах, вышедших в 1962 г. (четвертый том был опубликован только в 1971 г.), высказал мнение, что прокуроры избегали глубоко зондировать вопрос о влиянии чисто политического характера, которое оказывали Зорге и Одзаки. Поскольку, если бы этот вопрос был тщательно расследован, «японские руководители попали бы в весьма неловкое положение».

«Это выглядело бы так, словно их „Святая война“ была спланирована и направлялась коммунистами, и было предпринято все возможное, чтобы не касаться ни круга Коноэ, ни армии и флота. Никого из людей, связанных с армией и флотом, не затронуло это дело (т. е. не допрашивали в качестве свидетелей), поскольку главных исполнителей драмы под названием „Святая война“ нельзя было привлечь к допросам».

«Однако к тому времени, когда японское „наступление на юг“, похоже, вполне оправдалось своими первоначальными успехами, прокуроры еще не интересовались этим вопросом – какими бы ни стали их взгляды после войны»[852].

Во время следствия Клаузен с готовностью демонстрирует свое «перерождение», отрекаясь от прежних идейно-политических убеждений. По просьбе прокурора он написал на английском языке несколько тематических записок. Одна из них называлась «Что я чувствую сегодня». Вот несколько отрывков из нее: «Я не могу оправдать свои неблаговидные действия против Японии. Да и отношение ко мне здесь [в тюрьме] слишком хорошее. Я приму любое наказание, которое назначит мне японское правительство. Я понял, что совершил ошибку, когда приехал в страну в качестве шпиона. И это потому, что я до сих пор не встречал такого патриотизма, как в этой стране. Я понял также, что этой стране не нужен коммунизм, потому что люди могут быть счастливы и без него…

За время моей работы мое мышление изменилось…

Когда я по приказу приехал в эту страну из Москвы для работы шпионом, я желал работать ради идей коммунизма. Я был уверен, что могу выполнить свою работу, так как готов был делать что угодно и когда угодно. Поэтому я считал, что наша работа завершится успехом. И мне казалось, что первые годы наша работа в Японии шла успешно. Однако позже, когда Германия и Япония набрали силу, моя уверенность в успешной работе стала ослабевать. В прошлом [1941] году у меня не осталось никакой уверенности в успехе работы и я забросил»[853].

Записка Клаузена очень напоминает заявления некоторых японских коммунистов, которых «перевоспитывали» в ходе следствия и в последующем в тюрьмах и заставляли писать отказы от коммунистических убеждений.

В противоположность Клаузену Мияги до конца остался верен коммунистическим убеждениям. На одном из последних допросов – 26 января 1942 г. – он, как бы подводя итог своей жизни, заявил: «Участвуя ранее в коммунистическом движении, я стремился уделять главное внимание не теории, а практике; старался исправлять недостатки в своей жизни; и сегодня у меня нет претензий к себе. Я удовлетворен в своей работе в разведывательном органе Коминтерна, которая длилась 8 лет (хотя мой урожай и состоял лишь из колосков, подобранных после жатвы) и определенными достижениями, которых мы добились в современной обстановке (удалось предотвратить войну между Японией и СССР)