Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах - Евгений Викторович Барабанов

к антирелигиозной пропаганде… Сама же по себе антирелигиозная кампания, начатая еще Лениным и Троцким, продолжалась и после расправы с троцкистами. Эта же, традиционная по задачам и методам, антицерковная борьба велась Сталиным и в странах восточной Европы, оказавшейся после войны в зоне прямого влияния Москвы…

Но вернемся к существу дела: что же заставляет наших патриотствующих авторов, сознательно или бессознательно, фальсифицировать историю? Каким образом трагическая прерывность национального и культурного бытия России превращается в единую линию органического национального развития? Как случилось, что совесть оправдывает то, что не имеет никаких нравственных оправданий?

Ответ на все эти вопросы только в одном – в преклонении перед внешним государственным могуществом, в антихристианском утверждении «первенства государственного интереса над личным».

Как и в любом националистическом движении (вспомним нацистскую Германию или Италию Муссолини), так и в отечественном национал-патриотизме это идолопоклонство перед силой и мощью государства является первичным, изначальным. Именно здесь следует искать корень обид за свое племя и пафос самоутверждения, выпячивание мистики крови и преобладание чувства ущербности, которые вместе со страхами перед идеями широкой политической либерализации и демократизации, вместе с ненавистью к евреям и инородцам, вместе с параноической завороженностью «масонским и католическим проникновением» пронизывают сочинения и декларации национал-патриотов. При такой установке сознания Православие и русская национальная культура понимаются уже не как высшие и безусловные духовные ценности, но лишь как необходимые атрибуты национальной государственности. Отсюда и консервативно-охранительные тенденции, упор на бытовых и этнографических традициях, которые должны, по мысли идеологов, сохранить целостность государственно-племенной жизни.

Думается, нет нужды доказывать, что философия обиды, ксенофобия, натуралистическая и, по существу, антихристианская идеология «чистой расы», господство государственного и племенного целого над личностью, а также сопутствующий всем построениям и декларациям сепаратистский психологический «комплекс малой народности» – все это симптомы кризиса нашего национального самосознания, но отнюдь не начало будущего национального возрождения. Только потеряв всякую связь с духовной и творческой традицией нации, которая дала миру сонм святых и праведников, великолепную архитектуру и икону, глубочайшую литературу и самобытную философскую мысль, можно осознавать себя в качестве «угнетенного меньшинства» и звать к преодоленному всей отечественной историей племенному национализму. Нет, если и суждено России будущее – а мы верим в это, – то начнется оно не в угаре однобокого самоутверждения и обособленности, а в углубленной работе по восстановлению религиозных, культурных и правовых основ национальной жизни, неотторжимых от идей подлинной свободы, правды и справедливости.

Сегодня становится все более очевидным, что разрешение той критической ситуации, в которой находится Россия, невозможно одними лишь политическими средствами; необходимо национальное оздоровление всего общества – вот великая задача, поставленная перед нами силою вещей. Это означает, что национализму и шовинизму, паразитирующим сегодня на здоровом инстинкте национального самосохранения, должны противостоять не отвлеченные политические принципы или субъективные настроения, но целостное национальное сознание, опирающееся на универсальные по своим устремлениям начала христианства и исторического наследия отечественной культуры. При этом должны быть радикально отвергнуты любые попытки связать национальные особенности с каким-то определенным историческим моментом жизни народа. Нация созидается в постоянном творческом процессе жизни и пытаться удержать этот поток посредством шаткой плотины бытовой, этнографической, биологической или какой-либо иной самобытности – значит не только сужать содержание понятия нации, но и утверждать застой самой жизни. Вообще значение самобытности сильно преувеличено идиллически-романтическими мечтаниями и грёзами; на самом деле самобытность не может быть целью ни личной, ни национальной жизни, ибо являет собой естественное и неотъемлемое качество всякого здорового индивидуализированного бытия.

Более правильно было бы говорить не о самобытности, но о национальных традициях, в русле которых и свершается в истории таинственное пресуществление, творческое раскрытие и утверждение индивидуального народного бытия. Традиция – категория более динамичная и исторически-конкретная, через нее осуществляется восстановление оборванных связей, определяются неповторимые черты национального лика. Традиция – это тоже историческая память нации, необходимое условие ее жизненной и творческой силы, настойчивое напоминание, что будущее наше заложено не только в том, как мы ощущаем современность, но и в том, как мы духовно, нравственно и интеллектуально переживаем свою историю. И обратно – через историю, понятую как вечно-живую творческую традицию, прикасаемся мы основоположных, просветляющих все наше бытие источников творчества. Поэтому «пережить историю» – это значит понять ее не только как данность (набор исторических событий), но и как великое творческое задание и долг. Именно в этом и состоит возвращение к национальной традиции, которое менее всего означает реставрацию прошлого.

Подлинная культурная традиция, а вместе с ней и традиция национальная, это не столько фольклор, старинный быт или костюмы, не столько ревностное сохранение уходящего или слепая верность заветам наших предков (возвращение к такой традиции невозможно, да и не нужно), сколько неистребимая сопричастность с единым потоком жизни духа, пронизывающим все бытовые напластования и относительные формы и соединяющим далекое с близким, прошлое с настоящим. Андрей Рублев и Дионисий, Пушкин и Достоевский, Вл. Соловьев и Н. Бердяев – все они наши «вечные спутники», предки и современники одновременно. И в этом духоносном течении своем традиция никогда не умирает, ибо начинается от источника Жизни Вечной и к нему устремлена. Она может угасать, умаляться, из явной стать сокровенной, почти незримой, но не исчезнуть вовсе. Яркий пример тому – наша страна, где борьба с религией и культурой ведется уже более полувека и где вопреки духоборческой политике власти, словно свеча от свечи в пасхальную ночь, разгорается огонь неуничтожимой традиции духовного и культурного делания…

Подсоветская либеральная интеллигенция, воспитанная на гуманистических идеалах западнического толка, смотрит на возрождающийся русский национализм, а вместе с ним и на идею национального возрождения с нескрываемым опасением и даже страхом. Людям, пережившим послевоенный сталинский казенный патриотизм с разгулом антисемитизма и сейчас мерещится, что в сегодняшнем националистическом движении зреет государственная идеология нашего ближайшего будущего – идеология черносотенного погрома, национальной исключительности и борьбы с «безродным космополитизмом».

Нам представляется, что эти опасения не справедливы. Государственный великорусский национализм в рамках существующего коммунистического режима принципиально невозможен ни во внешней, ни во внутренней политике.

Поясним это положение еще одним историческим экскурсом.

До 1917 года основным фактором, создающим единство Российской Империи, была принадлежность всей территории русскому народу, возглавляемому русским царем. После октябрьского переворота положение коренным образом изменилось: в основу объединяющего начала было выдвинуто социально-политическое единство. При этом ликвидация национальной обособленности и политической независимости выступила как одна из основных задач нового социалистического государства. «Целью социализма, – писал Ленин, – является не только уничтожение раздробленности человечества на мелкие государства и всякой обособленности наций, не только сближение наций, но и слияние их». Союз социалистических республик понимался прежде всего как новая форма интернациональной