Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер) - Густав Хэсфорд

— Идем-ка со мной, морпех,- говорит крыса-полковник, засовывая зеленый блокнотик обратно в карман. -Хочу показать тебе кое-что.

Я подхожу к джипу.

Крыса-полковник ухмыляется, обнажая вампирские клыки, делает шаг ко мне.

Я бью ему в грудь деревянной палкой.

Он замирает на месте. Переводит глаза вниз на деревянную палку. Смотрит на землю, потом на небо. Неожиданно проявляет жгучий интерес к своим наручным часам.

— Я... Э-э... Не могу больше тратить времени на столь непродуктивное общение... И вот еще что — постригись!

Я отдаю честь. Крыса-полковник мне отвечает. Мы по-дурацки держим поднятые руки, пока полковник произносит: - Когда-нибудь, капрал, когда ты станешь чуток постарше, ты поймешь, каким наивным...

Голос крысы-полковника срывается на слове «наивным».

Я ухмыляюсь. Он опускает глаза.

Мы оба четко отрываем руки от головных уборов.

— Всего хорошего, морпех.- говорит крыса-полковник.

Остается сорок пять дней до того, когда Капитан Февраль вручит мне лист бумаг о новом месте службы.

Он бормочет что-то о том, что надеется на мою удачу, а затем идет в столовую, хотя время обеда еще не наступило.

Бумага приказывает мне явиться на службу в качестве стрелка в составе Дельты, базирующейся в Кхешани.

Я прощаюсь с Чили-Барыгой, Дейтоном Дейвом и Мистером Откатом. Говорю им, что я рад стать пехотинцем, потому что отныне мне не надо будет сочинять подписи к жестоким фотографиям, которые они не публикуют. Не придется больше врать, потому что теперь шакалам нечем мне угрожать. Иначе что они сделают, во Вьетнам меня пошлют?

Командир Дельты Шесть назначает меня в отряд Ковбоя в качестве командира первой огневой группы и помощника командира отряда, пока я не наберусь достаточно опыта для управления собственным отрядом стрелков.

Вот и все.

Теперь я морпех.

МОРПЕХИ

Посмотри на морского пехотинца, эту тень рода человеческого, этот чеювек еще жив и стоит в полный рост, но он уже похоронен в полном снаряжении своем и с торжественными церемониями...

Торо, О гражданском неповиновении

Земля, вся черная и мокрая, вздымается, как палуба гигантского корабля, поднимается навстречу низкому гулу смертоносных птиц.

Даже среди неистовства воздушной бомбардировки мы продолжаем спать. Мы спим в ямах, которые сами вырыли шанцевым инструментом. Наши ямы - как могилки, и запах в них тяжелый и влажный.

Муссонный дождь силен и холоден. Ветер дует мощно. Он срывает навесы от дождя, которые мы соорудили из плащей, нейлоновых веревок и бамбуковых палок.

Капли дождя стучат по моей плащ-палатке барабанной дробью. Уткнувшись лицом в руки, улегшись в неглубокой своей могилке, я слышу сквозь сон звуки вокруг. В кошмарных снах я занимаюсь сексом со скелетом.

Я почти просыпаюсь. Прислушиваюсь к затихающему гулу В-52. Слушаю, как дышат мои товарищи, мое отделение.

Вижу во сне бабушку, которая сидит в кресле-качалке на веранде и отстреливает вьетконговцев, которые потоптали ее розы.

Ветер с ревом врывается под навес и срывает плащ-палатку с бамбуковой рамы, рвет веревочные растяжки. Дождь обрушивается на меня плотной ледяной стеной.

В предрассветном небе маленькая, отблескивающая

металлом звездочка, вспыхивает как суперновая звезда - это осветительная ракета.

Вчера соорудил себе новую печку, наделав дырок в пустой консервной банке. Внутри печки кусок пластической взрывчатки С-4 тускло отсвечивает, как кусок серы. На печке - другая банка защитного цвета, в ней побулькивает свинина. Я помешиваю варево белой пластиковой ложкой.

Пробую, как там моя ветчина с лимской фасолью. Горячо. Жира много. Пахнет как дерьмо собачье. Достак Стараюсь не уронить, ставлю на огонь кружку, засыпа пакетик порошкового какао и вливаю полфляжки вод Горячий шоколад худо-бедно, но отбивает кислый вку который остается во рту из-за таблеток галазона, кото рый мы добавляем в воду для дезинфекции.

Мой завтрак подвергается атаке вьетконговской крысы, которая явно хочет утащить его в свое коммунистическое логово.

Эта крыса - моя старая знакомая, поэтому я делаю скащуху и не поджигаю, облив ее бензином для зажигалок, как мы с обычно поступаем с ее сородичами. Я топаю ногой, и крыса отступает.

Перейдя на новую стратегическую позицию, вьетконговская крыса уставилась на меня, пытаясь снова установить здесь свои коммунистические законы.

На протяжении последних трех месяцев на каменистую землю вокруг Кхешани было сброшено самое большое количество взрывчатых веществ за всю военную историю. Двести миллионов фунтов бомб и всех возможных видов других средств уничтожения рвали и вспахивали бесплодную красную землю, разбивали валуны, разносили в щепки деревья и вгрызались в их обрубки, изрывали землю кратерами, в которых можно танки прятать.

Сегодня у меня настроение просто супер - я дед. дня осталось.

Крыса наблюдает за мной черными глазками-бусинками. Крысы маленькие, но умные зверушки. Когда она ест, щеки у нее раздуваются. Классная крыса, просто красавица.

Восходит солнце.

Доходим до последнего поста наблюдения, где дежурят двое наших. Ковбой машет рукой, и Алиса становится в голове колонны.

Алиса - это черный великан, африканский дикарь, голову он обмотал косынкой из куска зеленого парашютного шелка, чтоб на лицо не стекал пот. Каски он не носит. На нем жилет из шкуры бенгальского тигра. На шее ожерелье из вудуистских костей - куриных косточек из Нового Орлеана. Он сам прозвал себя «Алиса», в честь своей любимой пластинки - «Ресторан Алисы» Арло Гатри. Ковбой называет его «Черным пиратом», потому что в левом ухе Алиса носит золотую серьгу.

Через плечо у Алисы перекинута синяя холщовая хозяйственная сумка, которая набита гуковскими ногами, которые страшно воняют.

Ковбой машет рукой, и мы продолжаем топать по тропе, по-индейски, след в след.

Мы думаем о том, что будем делать, когда вернемся обратно в Мир, о дурацких школьных проказах, которыми развлекались еще до того, как нас засосало в Корпус, о голоде и жажде, об отпусках в Гонконге и Австралии, о том,, о том как, бывало, сидишь и выковыриваешь из зубов кукурузины, посматривая кино со старой-до-брой подругой Мери-Джейн, об отмазках, которые надо придумывать, а больше всего - о количестве дней, оставшихся у каждого на его дембельском календаре.

Вопрос нашего выживания зависит от инстинкта самосохранения, снайперов и здравого смысла.

Уши Алисы могут уловить необычную тишину, слабое бряцанье снаряжения, звук мины, выбрасываемой из минометной трубы, или клацанье затвора. Опыт и животные инстинкты дают Алисе сигнал,