Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками - Коллектив авторов

как тетки хотят. Теща моя та же тетка. То ли дело в Петербурге! заживу себе мещанином припеваючи, независимо и не думая о том, что скажет Марья Алексевна. Что «Газета» наша? надобно нам об ней подумать. Под конец она была очень вяла; иначе и быть нельзя: в ней отражается русская литература. В ней говорили под конец об одном Булгарине; так и быть должно: в России пишет один Булгарин. Вот текст для славной филиппики. Кабы я не был ленив, да не был жених, да не был очень добр, да умел бы читать и писать, то я бы каждую неделю писал бы обозрение литературное – да лих терпения нет, злости нет, времени нет, охоты нет. Впрочем, посмотрим.

Деньги, деньги: вот главное, пришли мне денег. И я скажу тебе спасибо. Да что же ты не пишешь ко мне, бессовестный?

Пушкин – П. А. Плетневу.

13 января 1831 г. Из Москвы в Петербург.

10

‹…› Куда девались балы, пиры, чудаки и проказники – все исчезло: остались одни невесты, к которым нельзя, по крайней мере применить грубую пословицу «vieilles comme les rues»: московские улицы, благодаря 1812 году, моложе московских красавиц, все еще[266] цветущих розами! Ныне в присмиревшей Москве огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым. Под вызолоченным гербом торчит вывеска портного, который платит хозяину 30 рублей в месяц за квартиру; великолепный бельэтаж нанят мадамой для пансиона – и то слава богу! На всех воротах прибито объявление, что дом продается и отдается внаймы, и никто его не покупает и не нанимает. Улицы мертвы; редко по мостовой раздается стук кареты; барышни бегут к окошкам, когда едет один из полицмейстеров со своими казаками. Подмосковные деревни также пусты и печальны. Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало уставленных миртовыми и померанцевыми деревьями. Пыльные кулисы домашнего театра тлеют в зале, оставленной после последнего представления французской комедии. Барский дом дряхлеет. Во флигеле живет немец управитель и хлопочет о проволочном заводе. Обеды даются уже не хлебосолами старинного покроя, в день хозяйских именин или в угоду веселых обжор, в честь вельможи, удалившегося от двора, но обществом игроков, задумавших обобрать наверное юношу, вышедшего из-под опеки, или саратовского откупщика. Московские балы… Увы! Посмотрите на эти домашние прически, на эти белые башмачки, искусно забеленные мелом… Кавалеры набраны кое-где – и что за кавалеры! «Горе от ума» есть уже картина обветшалая, печальный анахронизм. Вы в Москве уже не найдете ни Фамусова, который всякому, ты знаешь, рад – и князю Петру Ильичу, и французу из Бордо, и Загорецкому, и Скалозубу, и Чацкому; ни Татьяны Юрьевны, которая

Балы́ дает нельзя богаче

От Рожества и до поста,

А летом праздники на даче.

Хлестова – в могиле; Репетилов – в деревне. Бедная Москва!..

А. С. Пушкин. Путешествие из Москвы в Петербург.

1833–1834 гг.

11

Что скажу тебе, мой милый! Ужасное известие получил я в воскресение. На другой день оно подтвердилось. Вчера ездил я к Салтыкову объявить ему все – и не имел духу. Вечером получил твое письмо. Грустно, тоска. Вот первая смерть, мною оплаканная. Карамзин под конец был мне чужд, я глубоко сожалел о нем как русский, но никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду – около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели. Считай по пальцам: сколько нас? ты, я, Баратынский, вот и все.

Вчера провел я день с Нащокиным, который сильно поражен его смертию, – говорили о нем, называя его покойник Дельвиг, и этот эпитет был столь же странен, как и страшен. Нечего делать! согласимся. Покойник Дельвиг. Быть так.

Баратынский болен с огорчения. Меня не так-то легко с ног свалить. Будь здоров – и постараемся быть живы.

Пушкин – П. А. Плетневу.

21 января 1831 г. Из Москвы в Петербург.

12

ИЗ МОСКОВСКОЙ МАКЛЕРСКОЙ КНИГИ 1831 ГОДА

1831-го года генваря 23-го дня я ниже подписавшийся г-н десятого класса Александр Сергеев сын Пушкин, заключил сие условие с служителем г-жи Сафоновой Семеном Петровым сыном Семеновым по данной ему доверенности от г-на губернского секретаря Никанора Никанорова сына Хитрово в том что, 1-е нанял я Пушкин собственный г-на Хитрово дом, состоящий в Пречистенской части второго квартала под № 204-м в приходе Троицы что на Арбате, каменный двухэтажный с антресолями и к оному принадлежащими людскими службами, кухнею, прачешной, конюшней, каретным сараем, под домом подвал, и там же запасной амбар, в доме с мебелью по прилагаемой описи сроком от выше писанного числа впредь на шесть месяцев, а срок считать с 22-го генваря и по 22-е ж июля сего 1831-го года по договору между нами за две тысячи рублей государственными ассигнациями, из коей суммы при заключении сего условия должен я Пушкин, внести ему Семенову половинную часть то есть тысячу рублей ассиг., а последнюю половину по истечении трех месяцев от заключения условия; 2-е принять мне г-ну Пушкину дом со всеми принадлежностями и мебелью по описи за общим нашим подписанием, во время моего Пушкина в том доме жительства содержать во всей чистоте и целости как мебель так равно и службы; 3-е если же чего боже сохрани нанимаемый мною Пушкиным дом от небрежения моего или людей моих сгорит то по общему нашему договору заплатить мне г-ну Пушкину ему Семенову пятьдесят тысяч рублей государственными ассигнациями. Если же пожар последует от молнии, соседей, или от людей г-на Хитрово то мне Пушкину не отвечать и ему Семенову никакой платы с меня не требовать; 4-е по истечении срока и выезду из дому должен я Пушкин сдать оный по описи в совершенной исправности. Буде чего не явится или будет разбито, или изломано или замарано то за поврежденное заплатить то чего будет стоить или привести в исправность как принято было; 5-е, чистка труб все по дому нечистоты и в случае приезду и отъезду иногородных господ уведомлять об оном частный дом оное будет зависеть от меня г-на Пушкина; 6-е в строениях занимаемых мною Пушкиным выключаются комнаты нижнего этажа дома для жительства экономки и приезду г-на Хитрово, а в мезонине людском, что над кухнею, остаются покои для людей г-на Хитрово; 7-е подлинный договор и опись вручить от меня ему Семенову за моим подписанием а от него мне получить копию и договор сей я г-н Пушкин и он Семенов должны сохранять свято и ненарушимо для чего записать в книгу маклерских дел: – к сему условию 10-го класса Александр Сергеев сын Пушкин руку приложил: К сей записке 10-го класса Александръ Сергеевъ сынъ Пушкинъ руку приложилъ. Так же к сей записке по доверенности вышеозначенного г-на Хитрово г-жи Сафоновой служитель ее Семен Петров Семенов руку приложил, а подлинное условие к себе взял того ж числа. Маклер Анисим Хлебников; добросовестный Григорий Кузьмин; добросовестный Силиверст Крюков.[267]

13

Сейчас получил 2000 р., мой благодетель. Satis est, domine, satis est. На сей год денег мне больше не нужно. Отдай Софии Михайловне остальные 4000 – и я тебя более беспокоить не буду.[268]

Бедный Дельвиг! помянем его «Северными цветами» – но мне жаль, если это будет ущерб Сомову – он был искренно к нему привязан – и смерть нашего друга едва ли не ему всего тяжеле: чувства души слабеют и меняются, нужды жизненные не дремлют.

Баратынский собирается написать жизнь Дельвига. Мы все поможем ему нашими воспоминаниями. Не правда ли? Я знал его в Лицее – был свидетелем первого, незамеченного развития его поэтической души – и таланта, которому еще не отдали мы должной справедливости. С ним читал я Державина и Жуковского – с ним толковал обо всем, что душу волнует, что сердце томит. Я хорошо знаю, одним словом, его первую молодость; но ты и Баратынский знаете лучше его раннюю зрелость. Вы были свидетелями возмужалости его души. Напишем же втроем жизнь нашего друга, жизнь,