Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

Может быть, Ежов и замышлял сбежать за границу и тем самым нанести удар по Советскому государству и отплатить Сталину за все, что пришлось от него вытерпеть, но он вместо этого отсиживался у себя на даче. 19 ноября 1938 года «Политбюро» вызвало наркома внутренних дел в кремлевский «Уголок», где с 11.10 вечера до 4.20 утра разбирался вопрос о доносе на Ежова от начальника одного из региональных управлений НКВД (Виктора Журавлева), инспирированном Берией[3543]. Ежов написал письмо Сталину, скорее всего, оставшееся неотправленным, в котором утверждал, что «два последних года напряженной, нервной работы в сильной степени напрягли всю нервную систему»[3544]. Его обвиняли в том, что он допустил разгром советской разведки иностранными шпионами. 23 ноября Ежов снова побывал в кабинете у Сталина, где, согласно журналу посетителей, за предыдущие два года он провел почти 900 часов, но эти три с половиной часа оказались последними: Сталин принял у него прошение об отставке[3545]. 25 ноября деспот отправил во все региональные партийные секретариаты телеграмму, в которой ссылался на донос Журавлева об ошибках в работе НКВД и отмечал, что «ЦК ВКП(б) удовлетворил просьбу т. Ежова, освободил его от работы в НКВД»[3546]. «Правда» с запозданием известила об этом на последней полосе (8 декабря). Казнь главы НКВД могла заставить усомниться в правомерности массовых арестов и расстрелов. И Сталин временно оставил Ежова секретарем ЦК, председателем партийной контрольной комиссии и наркомом водного транспорта.

Берия еще как заместитель наркома внутренних дел в сентябре — декабре 1938 года арестовал 332 ведущих сотрудника НКВД, включая 140 в центральном аппарате и 18 наркомов внутренних дел союзных и автономных республик. Оперработники НКВД, не лишившиеся своих должностей, были в растерянности[3547]. Это же относилось и к военным. «Теперь, если заметишь или распознаешь врага, то заявить об этом некому, потому что чем выше начальник, тем скорее он является врагом народа, — сетовал один армейский политработник. — Спрашивается, кому же верить и кому станешь докладывать». Другой задавался вопросом, кто же враг: тот, кого арестовывают, или тот, кто арестовывает других?[3548] В то же время из мест заключения хлынули письма, полные надежды: люди логично предполагали, что их сфальсифицированные дела теперь будут закрыты. В одном только наркомате обороны получали почти 2 тысячи подобных писем ежедневно.

Берия в качестве главы НКВД проник в самое ядро режима. Поначалу он привез с собой в Москву лишь немногих своих подручных, включая Всеволода Меркулова, выпускника Петербургского университета, сына царского офицера-аристократа и зятя царского генерала (занимавшего при Временном правительстве должность военного министра). Меркулов был единственным русским среди кавказцев из окружения Берии, и в Москве Берия назначил его своим первым заместителем. Другим был Богдан Кобулов (г. р. 1904), армянин из Тбилиси, в 1921 году исключенный из комсомола и арестованный за изнасилование, однако ставший осведомителем, а затем и сотрудником тайной полиции; Кобулов стал заместителем начальника следственного отдела. Но после того, как в результате уничтожения ежовцев для людей Берии открылось много вакансий, он вызвал с Кавказа многих других: в их числе были Лаврентий Джанджава, известный как Цанава (г. р. 1900), в 1922 году исключенный из партии за похищение невесты (на следующий год ему вернули партбилет) и ставший начальником НКВД Белоруссии; Гоглидзе (г. р. 1901), поставленный во главе ленинградского управления НКВД; Соломон Мильштейн (г. р. 1898), происходивший из богатой семьи вильнюсских евреев-купцов (большинство из них после революции бежало за границу) и поначалу назначенный заместителем начальника следственного отдела, но затем получивший в подчинение новое транспортное управление НКВД; и Владимир Деканозов (г. р. 1898), последовательно занимавший ряд высоких должностей[3549].

Доля грузин в московских структурах НКВД подскочила с 3,13 % в январе 1938 года — что почти вдвое превышало их долю в общей численности населения — до 7,84 % в июле 1939 года[3550]. Если не считать грузин, при Берии в НКВД резко сократилась доля меньшинств, особенно евреев, зато активно выдвигались русские[3551]. Те функционеры режима, которые прежде считали, что Ежов способен исправить последствия антипартийных действий и ошибок своего предшественника, теперь ждали того же от Берии. Эти иллюзии укрепило освобождение некоторых людей, арестованных при Ежове. В Сталине видели человека, который отказался от своего ошибочного доверия к Ежову и назначил на его место нового, энергичного и лояльного руководителя[3552]. Власть Берии проявлялась в совершенно иной плоскости по сравнению с властью Ежова или Ягоды. Впрочем, Сталин позаботился о том, чтобы назначить на ряд ключевых должностей небериевцев (ключевая должность начальника отдела кадров НКВД досталась Сергею Круглову, который был включен Маленковым в список возможных первых заместителей главы НКВД)[3553]. Также Сталин потребовал от Берии документы, связанные с его работой у мусаватистов; по указанию Берии их собрал и передал Сталину Меркулов[3554].

Перекладывание ответственности

Сталин разрушил собственную великолепную шпионскую сеть: из 450 сотрудников заграничной резидентуры не менее 275 было арестовано своими же[3555]. В январе 1939 года деспота уведомили о том, что «у НКВД СССР за границей нет ни единого резидента и ни единого проверенного агента. Работа иностранного отдела НКВД практически расстроена и, по сути, ее нужно организовывать с чистого листа»[3556]. Исполняющий обязанности начальника важнейшего западного отдела Управления военной разведки тоже докладывал, что «Красная армия фактически осталась без разведки. Агентурная сеть, составляющая основу разведки, почти целиком ликвидирована»[3557]. На самом деле завербованные заграничные агенты и подпольные осведомители никуда не делись, но за несколькими важными исключениями, такими как немецкие посольства в Варшаве и в Токио, у них не было кураторов, чтобы получать от них информацию. Восстановлением шпионской сети пришлось заняться Берии.

Даже при наличии хороших шпионов Гитлер оставался трудноразрешимой загадкой: насколько далеко он реально готов зайти? И насколько далеко он способен зайти? Он начинал с относительно слабых позиций. Германия проиграла войну, у нее не было ни армии, ни флота, ни военно-воздушных сил, ни крепких финансов, и действия Гитлера неизбежно носили зигзагообразный, сиюминутный, непредсказуемый характер. Он возмущался несправедливым отношением к его стране, шел на «уступки», непрерывно говорил о ненападении и мире. Его программа была достаточно смутной, для того чтобы люди видели в ней всего лишь доведенную до крайности версию стародавнего германского национализма[3558]. Более того, финальные цели нацистов — искоренение гипотетического глобального еврейского заговора, установление господства германской расы в Европе — казались настолько фантастическими, что даже некоторые осведомленные