Мысли о мире во время воздушного налета - Вирджиния Вулф

именно популярной эссеистике ее эпохи – так называемым middles, авторским колонкам, располагавшимся обычно на средних разворотах газет. Вулф считала их пустопорожними продуктами массовой культуры от образованных, но безликих авторов, одинаково поверхностно отзывающихся обо всём вокруг (глядя на новые медиа, можно сказать, что борьба пассионариев и популяризаторов продолжается).

«Демократически-элитарная» война Вулф со всякого рода «хорошими середняками», профессурой и рассылкой Книжного Общества[32], связана с желанием порвать со всем викторианским, всем приличным, умеренным, всем, из чего выросла сама Вирджиния. В «Middlebrow» она говорит, мол, пусть рецензенты напоминают, что она живет в богемном Блумсбери, главное, чтоб никто не подумал, будто она живет в престижном Южном Кенсингтоне – так Вулф отрекается от своего прошлого, ведь именно в этом районе она выросла. Среди биографий, написанных отцом (не просто так она деконструировала этот жанр), в статусе дочери джентльмена – единственном, при котором женщину принято было считать разумной. Отказ от культуры отца – и матери, жертвенного Ангела-В-Доме (описание можно найти в «Профессиях для женщин»), во многом определил вектор Вулф. Однако викторианская гравитация всё равно иронически присутствует в ее эссе – в виде заземляющего, хозяйского взгляда, ремарок о перчатках посреди высокого диспута.

Удалось ли Вулф убежать от своих родителей и от диктата «средней» культуры? В одной из последних дневниковых записей она с любовью и почти завистью вспоминает, какими «простыми, чистыми и прямыми» были ее «старики» – на контрасте с утомившим ее самоанализом. Ее высокую прозу «концентрированного момента» одомашнили middlebrow-авторы, вроде Майкла Каннингема и Джонатана Франзена. Мы все живем в мире сломанных иерархий и растерянности, когда омфал потерян, его поиски ложны, а жить без него мы так и не научились.

Но тем не менее капсулы времени, оставшиеся после Вулф, пригождались снова и снова – в семидесятых, в нулевых и теперь, – каждый раз новая волна ее популярности совпадала с витком истории, смысл которой до конца нам еще непонятен. И пригодятся снова.

Каждый раз, когда сегодня я вижу очередной вычищенный скребком, не дающий себе слабины, натянутый как тетива текст талантливой современной писательницы, я вспоминаю Вирджинию Вулф. Мы всё еще сомневаемся – тенью ее сомнений. Ей было непросто преодолевать мембрану, выходить в «наружную», опасную речь, из-за чего многие ее проблемные эссе не увидели свет при жизни, но она всё же говорила – со своими современницами, с нами и с нашими потомками. Именно в текстах и дневниках Вулф я, будучи подростком, ясно увидела, что солнце действительно всходило сто лет назад так же, как сейчас. Именно она разделила для меня (и многих других пишущих и читающих) время на прошлое и настоящее.

Будущее же начнется тогда, когда вопросы, поднятые в ее эссе, проживутся до конца. В своем сборнике «Ковентри» (2019) одна из главных современных писательниц Рейчел Каск отвечает Вулф, что с «хваленой своей комнатой» всё оказалось сложнее: даже имея возможность завести кабинет, можно долгое время продолжать писать на кухне, как во времена Джейн Остин. Даже снимая экономическую и социальную проблему, мы остается с вмятиной от неё у себя в голове.

Будущее начнется тогда, когда мы поймем, что синдром самозванца – это навязанное умозрительное препятствие. Многие думают, что уверенность – это разрешение себе быть близоруким. На самом деле это значит копать так же глубоко, но не бояться ошибок и не испытывать ложного стыда. Во времена Вулф почти невозможно было освободиться от чувства ничтожности, внушаемого обществом, которое запрещает тебе зайти в библиотеку. Но чары слабеют, и однажды, перечитав ее слова, мы поймем их как пережитые до конца, принадлежащие целиком прошлому. Мы перестанем бояться собственного несовершенства – и открыто обратимся к миру. Сделаем шаг за порог своей самости и вполне овладеем «наружной» речью, которой нас когда-то учила Вирджиния Вулф.

Ольга Касьянова, кинокритик, литературовед

Примечания

1

Идти полным ветром – морской термин: «идти в полный бакштаг». Идти бакштаг – идти так, чтобы угол между направлением ветра и диаметральной плоскостью судна был бы более 90 и менее 180°. – Здесь и далее примечания переводчика.

2

Сэр Томас Липтон – создатель бренда чая «Липтон», заядлый яхтсмен.

3

Джек Хорнер – знаменитый скакун. Победил на упомянутых скачках в 1926 году. Архивную кинохронику под названием «Jack Horner wins the 1926 Grand National» можно найти в интернете.

4

Во времена печного отопления уголь в Англии часто хранили в подземных бункерах. Люки бункеров располагались на тротуаре около дома, чтобы облегчить транспортировку.

5

Стихи Роберта Бёрнса в переводе Самуила Маршака.

6

Это единственная сохранившаяся запись голоса Вирджинии Вулф. Отрывок передачи (по словам исследователей, в то время на «Би-би-си» из соображений экономии радиопередачи, идущие в прямом эфире, записывали на пленку лишь фрагментарно) можно найти в интернете.

7

О сходной эволюции слова «хитрый» в русском языке см., например, «Историю слов» В. В. Виноградова.

8

Строки из стихотворения Кристины Россетти.

9

Строки из стихотворения Альфреда Теннисона «Тифон», перевод Андрея Сергеева.

10

Строки из стихотворения Джона Китса «Ода соловью», перевод Евгения Витковского. «В печальном сердце Руфи, в тяжкий час, когда в чужих полях брела она, всё та же песнь лилась проникновенно, – Та песня, что не раз влетала в створки тайного окна над морем сумрачным в стране забвенной».

11

Рассел-сквер возникла в Лондоне по инициативе Фрэнсиса Рассела, 5-го герцога Бедфордского на месте резиденции его предков – Бедфорд-хауза. На площади ему установлен памятник.

12

Шекспир «Макбет»: «this my hand will rather The multi-tudinous seas incarnadine Making the green one red». Взяв за основу перевод Лозинского, рискнем дать свой вариант: «Моя рука, тьмочисленных морей коснувшись, их празелень окрасит в красный цвет».

13

Относительно современный этикет предписывает снимать перчатки за столом. Но в советах по домоводству начала XX века можно встретить рекомендацию как раз насчет бутербродов с маслом: готовить их так, чтобы гости не пачкали перчаток.

14

Роттен-роу – дорожка для верховой езды в Гайд-парке (Лондон). В XVIII–XIX веках была излюбленным местом прогулок высших сословий.