Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

хотел уже перейти к следующему вопросу, но, когда я опротестовал и потребовал слова, Каутский заявил, что если вопрос вызывает дискуссию, то его следует обсуждать вместе с другими русскими делами.

Так и поступили, отложили на самый конец. Письмо Пл[ехано]ва облегчило, конечно, задачу О. К., открыв вакансию. Догадался ли сам Пл[еханов] вовремя уйти – не знаю, но полагаю, что ему дали знать о решении Ex. Com.

Русские дела разбирались последними за 1/2 часа до заранее назначенного конца заседания, когда начинался уже шапочный разбор и частные беседы между делегатами. Мне удалось было повышенным голосом овладеть вниманием Бюро, но вскоре был остановлен Вандервельде. Успел я сказать, что к резолюции К[аут] ского в общем присоединяюсь (это было еще до поправки PPS) и приветствую готовность Интернационала вникнуть в сущность наших разногласий, что может быть достигнуто лишь постановкой их на конгрессе, но что не только «со всеми соц[иал]-дем[ократами]» (первоначальное выражение Каутского), но даже с целым рядом с[оциал]-д[емократических] групп мы ни в какие соглашения вступать не намерены, а именно с заграничными и т. д., что считать[ся] (In betracnt kommen) можно лишь с двумя борющимися в России течениями, что в возможности соглашения между ЦК и OK сомневаюсь, а потому советую начать с думской фракции, чтобы помешать углублению и обострению раскола… Все то, чего я не договорил, Вы сможете добавить теперь, когда Ex. Com. обратился к Вам.

Заявления ликвидаторов (внесена целая куча, вероятнее всего, возражения против нашего доклада) не были оглашены. Потребуйте у Г[юисман]са, или, если хотите, я потребую.

Суетились они оба дня бесконечно… Если нужна моя подпись под корр[еспонденцией] в «Правду», подпишите (Литвинов)…

Кажется все.

Жму руку. Ваш Гаррисон»[154].

Вернувшись в Лондон, Литвинов продолжал работу в издательстве, но волна европейской напряженности докатилась и до него. В апреле 1914 года руководство «Уильямса энд Норгейта» сообщило, что из-за затруднения связей с другими странами оно сворачивает выпуск переводной литературы и планирует уволить отвечающего за это сотрудника. Ему дали три недели на завершение текущих дел, что было весьма некстати – в Вене вот-вот должно было состояться заседание МСБ, специально посвященное русскому вопросу, и Литвинов был обязан там присутствовать. Подумав, он написал в Краков:

«Дорогой Владимир Ильич, боюсь, что в Вену поехать не смогу.

Отпуска брать не приходится, так как через три недели освобождаюсь от должности. Июнь – июль буду возиться с русскими экскурсантами-учителями, а затем буду свободен… от всякого капитала. Поездка мне будет, стало быть, не по средствам. Насчет безопасности Вам, конечно, виднее. Думаю, что сошло бы. По правде говоря, желания сидеть в Бюро со стариком Акс[ельродом] у меня нет. Равноправия членов Б[юро] нет. Что разрешается одному, то не разрешается другому, и в расчет принимаются личности. Из всех б[ольшевиков] только Вы и могли бы пользоваться влиянием в Бюро. Будет ведь не мало споров, делений голосов.

Будет ли до тех пор какая-либо конференция по русским делам при исполкоме МСБ?

Подавил бы личное нежелание, если бы оказалось необходимым, но, повторяю, возможности не будет из-за металла…

Крепко жму руку.

Ваш Папаша»[155].

Конференция в Вене была отсрочена, Литвинов же после увольнения из издательства начал искать работу. Для начала он принял предложение лондонского туристического бюро сопроводить в поездке в Бельгию группу русских учителей, совершавших турне по Европе. Он рассчитывал вместе с группой из Бельгии поехать во Францию, а оттуда заглянуть в Женеву и договориться о посылке в Англию новинок партийной литературы. В июне он встретил туристов в Брюсселе, несколько дней показывал им город, а потом уехал с ними в Льеж. Там его и застало случившееся 28 июня убийство эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево. Война началась далеко не сразу, но было ясно, что теперь она неизбежна. В европейских столицах бушевали патриотические демонстрации, войска были приведены в боевую готовность, границы перекрыты. Литвинову с трудом удалось отправить своих туристов через Швецию назад в Россию. Сам он поспешил в Лондон, где встретил объявление Англией войны Германии и Австро-Венгрии 4 августа (Россия объявила войну тремя днями раньше). Уинстон Черчилль, тогда первый лорд Адмиралтейства, в этот день написал жене: «Мир сошел с ума, мы должны бороться за себя и за наших друзей».

Справка о работе Литвинова в издательстве «Уильямс энд Норгейт» с фамилией Гаррисон, исправленной на Литвинов. (РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 14. Л. 1)

Большинство социалистов во всех воюющих странах поддержало свои правительства. Диссонансом стало мнение Ленина, сумевшего перебраться из Поронина в нейтральную Швейцарию при помощи австрийских товарищей. 1 ноября он напечатал в газете «Социал-демократ» статью «Война и российская социал-демократия», где говорилось: «Превращение современной империалистской войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг»[156]. Лондонские большевики во главе с Литвиновым в целом поддержали своего лидера, что принесло им новые проблемы. Их отрицательное отношение к войне в любой момент могли объявить преступным, а охваченные патриотическим порывом англичане не могли простить русским нежелание их поддержать. Эмигрантская колония сильно выросла за счет беглецов из охваченных войной Франции, Бельгии и других стран. Среди прочих в Лондон приехал меньшевик Георгий Чичерин – с ним Литвинов был знаком с 1907 года, но встречался редко. Теперь они общались на обедах у Файтельсона, где по воскресеньям собирались неимущие эмигранты, а также интересующиеся Россией англичане. З. Шейнис передает апокрифическую историю, как на одном из таких обедов вступили в горячий спор Литвинов, Чичерин и молодой английский дипломат Джон Саймон. Слушая их, хозяйка дома воскликнула: «Можно подумать, эти трое – министры иностранных дел!»[157] Надо ли говорить, что позже все они стали министрами?

Литвинову снова пришлось искать работу, и осенью он с трудом устроился торговым агентом в фирму по продаже сельхозтехники. Он продолжал руководить Герценовским кружком, который с конца года начал сбор помощи неимущим русским эмигрантам. Согласно его скрупулезному отчету, было собрано 663 фунта 9 шиллингов 6 пенсов, из которых сам Литвинов смог (или захотел) внести всего 2 шиллинга. Между тем II Интернационал, как и предполагалось, развалился, и социалисты стран Антанты наметили на начало 1915 года свою конференцию в Лондоне. От России пригласили меньшевиков и эсеров, а вот большевики, как «не поддержавшие военные усилия союзников», приглашения не получили. Ленин поручил Литвинову прорваться на конференцию и зачитать там большевистскую декларацию, проект которой был ему выслан.

На открывшемся 14 февраля заседании Литвинов под очередным псевдонимом «Максимович» потребовал слова, а