Война, мир и книги - Валерий Валерьевич Фёдоров

вскоре провал «Выбора» закрыл окно возможностей для того, чтобы «радикально ускорить преобразования в России по всем направлениям, причем не свертывая демократических свобод и гарантий». Роман с демократами для Ельцина закончился. Он вступал на дорогу, закономерно приведшую его всего через год к первой чеченской войне и катастрофическому падению рейтинга…

Андрей Колесников, Борис Минаев

Егор Гайдар

М.: Молодая гвардия, 2021

Вышедшая в знаменитой серии «Жизнь замечательных людей» биография – по сути, первый опыт развернутого жизнеописания Егора Гайдара. Книга носит откровенно апологетический характер, что, вероятно, является врожденным недостатком практически всей серии «ЖЗЛ». Она добавляет совсем немного по-настоящему новых материалов к изучаемой теме, но все-таки представляет некоторый интерес-хотя бы тем, что предлагает свои версии ответов на целый ряд острых вопросов, которые наше общество обращает к первому премьеру постсоветской России. Начнем с вопроса о том, как вообще в среде советской околономенклатурной интеллигенции мог появиться будущий главный архитектор «лихих девяностых».

Да русский ли он вообще?! Биографы напоминают, что Егор происходит из семей маститых литераторов раннесоветской поры-Аркадия Гайдара и Павла Бажова, а затем известного позднесоветского военного журналиста Тимура Гайдара. Все они многое знали о советской системе, активно с ней сотрудничали и работали на нее – но и много от нее претерпели. И Егор, воспитывавшийся в духе причастности к судьбе страны и ответственности за ее настоящее и будущее, с младых ногтей получил доступ к весьма закрытой информации о том, о чем не писали в газетах, но что по-настоящему происходило в стране и в мире. Поэтому он, рано начав задумываться о путях преображения страны, выбрал своей профессией экономику-как сферу, откуда с наибольшей вероятностью начнутся перемены.

К началу перестройки Егор уже вполне сформировался как идеолог глубокого реформирования СССР по западному образцу, в модном тогда неолиберальном ключе. По мнению авторов, не «разлагающее» западное влияние или подрывная работа его «агентов», а глубоко выстраданное желание найти способ модернизировать разваливавшуюся советскую систему заставило молодого Гайдара целенаправленно работать над подготовкой планов перевода отечественной экономики на рыночные рельсы. Именно поэтому он еще задолго до начала реформ тщательно изучал восточноевропейский – югославский, венгерский, польский – опыт рыночных преобразований. И здесь авторы рассказывают о целой сети полуподпольных кружков и обществ, действовавших в среде советской столичной интеллигенции на рубеже 1970-1980-х годов. Эти кружки включали самых разных людей и интересовались самыми разными темами, существуя на тонкой грани между «разрешенным» и «запрещенным» советской системой. Свой кружок появился и у Гайдара – именно в московско-петербургском неофициальном сообществе молодых экономистов он познакомился с будущими членами своего «правительства реформ» Чубайсом, Авеном, Уринсоном и др. Команда Гайдара не появилась в одночасье, а сложилась, как и общие для ее членов идеологические воззрения, в самые тяжелые и беспросветные годы брежневского увядания и последующей «гонки на лафетах». Кружковцы напряженно изучали западную экономическую литературу, дискутировали, искали рецепты реформ, способных спасти страну. В общем, в отличие от Горбачева – лидера перестройки, который содержательно оказался к ней совершенно не подготовлен, – Гайдар продуктивно использовал отведенное ему время и к моменту развала СССР уже имел не только законченную и в высшей степени практичную программу реформ, но и сыгранную команду единомышленников – возможно, единственную команду такого типа в это трагическое время.

«Шоковая терапия» – или, как ее называли острые языки, «шок без терапии», – главное, чем запомнился Гайдар российскому обществу, и главное, что ставят ему в укор разнообразные критики. Чрезмерная болезненность быстрых реформ, не сопровождавшихся адекватными компенсационными мероприятиями самым уязвимым группам населения и секторам экономики, надолго травмировала наше общество – и, по большому счету, закрыла первому премьеру Российской Федерации путь в отечественную политику. Колесников и Минаев вслед за самим Гайдаром утверждают, что «шоковая терапия» не была вопросом выбора – она вообще не имела альтернативы в обстоятельствах конца 1991 – начала 1992 г. Все другие варианты – например, первоначально приватизировать и демонополизировать экономику, а потом уже освобождать цены, чтобы избежать гиперинфляции и потери сбережений граждан, – к этому моменту, показывают они, стали невозможными даже технически. Во-первых, на них больше не было времени – страна оказалась перед реальной угрозой голода, так как ее золотовалютные резервы были исчерпаны дочиста, а колхозы перестали сдавать урожай государству, придерживая его у себя. Во-вторых, их просто некому было делать-Советское государство де-факто развалилось, а Российское тогда еще существовало преимущественно на бумаге. Таким образом, ни времени, ни денег, ни аппарата управления и принуждения в руках Гайдара и его команды, когда их наконец призвали на службу, не было. Реформы Гайдарa, иными словами, стали такими радикальными и либеральными не из-за какой-то исключительной кровожадности их творца, а просто потому, что никаких других реформ никто в таких обстоятельствах не мог осуществить никаким образом.

Развал СССР, Беловежские соглашения, подготовленные Гайдаром, – второе по тяжести обвинение в его адрес. Действительно, текст соглашений практически принадлежит его перу. Хотя, как следует из книги, он был подготовлен уже в самом Беловежье, где Гайдар оказался в составе российской делегации, но при этом не был ни инициатором встречи, ни ее идеологом. Более того, до самого конца 1990 г. он плотно работал не с российскими, а именно с союзными структурами. Бесчисленное количество раз он при Горбачеве участвовал в разработке программ реформирования советской экономики, – но никогда не был близок ни к Ельцину, ни к кому бы то ни было из его команды. Однако к осени 1991 г. союзные структуры окончательно утратили свою руководящую роль, а Горбачев стал президентом без государства. Власть стремительно перетекала к республикам, в случае с Россией – к Ельцину. Именно с ним Гайдар теперь связывал надежды на реализацию планов экономических реформ, которые он разрабатывал, но на которые так и не решился Горбачев. Но как вообще возможно проводить быстрые и болезненные реформы, не имея единого центра управления, а постоянно координируя и согласовывая все свои действия с руководителями десятка других республик? Именно невозможность такой координации и неотложность реформ, полагают Колесников и Минаев, и стали причиной участия Гайдара в роспуске СССР. Ему нужно было обеспечить условия для реализации своей экономической программы, и других вариантов сделать это в той ситуации он не видел. Вторым доводом «за» Беловежье стал совершенно реальный риск расползания советского ядерного оружия по многочисленным республикам. Этот вопрос нужно было решать срочно, иначе вместо реформ пришлось бы заниматься войной и новыми Чернобылями – на территории СССР вместо 15 независимых республик возникла бы не «Верхняя Вольта с ракетами», а настоящее «ядерное Сомали». Основы безопасного решения