Диктатор - CMD

мучается в тщетной надежде на освобождение. Так же бедная Германия, страна с древней магической культурой, хоть и не очень нам дружелюбна, но все равно ничем не заслужила такого серьезного наказания: на пятьдесят лет была закрыта единственная германская школа магии! Ты можешь себе представить Британию без Хогвартса? Нет? А вот большинство бедных немецких молодых магов вот так вот наказали. Ни за что! И все эти годы, вместо того, чтобы с друзьями и соседями учиться у себя дома, бедные дети вынуждены, как бездомные, ездить учиться в другие страны. К совершенно чужим им людям! Впечатлен?

Я обалдело кивнул. Чтобы так вывернуть историю, нужно кушать что-то посерьезнее лимонных долек. Но, взглянув в глаза Дамблдора, я понял, что все гораздо хуже. Сидящий передо мной коренной англичанин и директор британской школы магии ничуть не играет, а истово верит в свои слова. М-да. Такому даже намекать на то, что я в "прошлой жизни", как я планировал залегендировать перед Волдемортом память взрослого человека, был русским — смертельно опасно. Проще признаться в собственноручном возрождении Волдеморта, во всяком случае из Азкабана, бывает, возвращаются, а с того света — нет! Но, все же, кое-что следовало немного уточнить:

— А не круто ли? Что-то мне во все это не верится…

— Это только самые-самые показательные моменты истории наших взаимоотношений. И только те, что они признают сами. Признают, представь себе, за великий подвиг! Убийства, казни, жестокие сражения с миллионами смертей для них — высшая радость! Как для магов, так и для магглов! А ведь такое мировоззрение свойственно одним лишь только дикарям. Да даже нищий маггл-пьяница из беднейших предместий Лондона согласится со мной!

— Это да…

— Я понимаю тебя, мальчик мой. Сложно в такие коварство и дикость поверить сходу. Поэтому прошу тебя — поверь мне на слово и не принимай от них помощи. Не бери денег, не верь посулам, не соглашайся с предложениями… А если вдруг почувствуешь, что уговорят — беги прочь. Лучше прослыть трусливым, чем получить Мордредову славу на века. Взамен, думаю, помочь тебе смогу я. Если у рода Крэбб есть нужда в деньгах, я могу ссудить тебе некоторую сумму даже без всяких процентов, или помочь в решении щекотливых вопросов. Ты понимаешь меня?

— М-м-м…

— Не веришь? Зря. Я все же директор школы, и все вы мне как родные дети. Поэтому я всегда любил своих учеников, а выпускники обычно отвечают мне взаимностью. Даже страшный Тот-кого-не-называют, и то меньшее зло по сравнению с восточной скверной!

— Почему? — удивился я.

— Увы. Я же тебе рассказывал про то, каким умным и перспективным учеником был Том. Жизнь с ним поступила довольно жестоко, и он... озлобился, а я — вовремя не понял и не исправил этого. Мне печально сейчас понимать, что, получается, это моя как воспитателя ошибка. Все мы, к несчастью, иногда совершаем их. Так и я виноват, что не досмотрел, попустил, не исправил вовремя. В итоге, исходя из своих ошибочных представлений об общем благе, он причинил много зла магам и магглам. Но изначально, будучи плоть от плоти Магической Британии, он хотел всем нам только хорошего. Ну, как это понимал... Ведь он был таким хорошим мальчиком! И я думаю, случись тогда чье-нибудь вторжение, Том смог бы найти в себе силы и встать наравне со своими недругами в один строй. Но он все же был моим учеником и англичанином... А вот германцы, франки, китайцы, и особенно русские, они мало того, что желают и творят нам зло и только зло, так еще и абсолютно чужды нам. Том, кстати, сильно изменился только после того, как попутешествовал по миру. По всяким азиатским странам... Понимаешь меня?

"О как! Однако! Интересно девки пляшут! Томми — зло, но наше зло, а вот все остальные... Против них нужно сплотиться общей стеной и темным и светлым. Так. Обдумать это позже…" — подумал я, откладывая в закрома памяти еще один интересный фактик. Дамблдор, оказывается, очень неровно дышит к русским магам. Уж не потому ли, что те очень нехорошо поступили с его дружком по общему благу?

— Если тебе уж так любопытно пообщаться с континентальными коллегами, общайся лучше со своим крестным. Или с африканскими или исландскими магами. На совсем уж худой конец — с итальянцами, хотя среди них могут оказаться шпионы инквизиторов. А чтобы ты поверил мне, мелкие твои проделки я тебе могу простить в счет нашего с тобой договора об отработках... — "Хм. Как я ни прятал свой ужас в начале разговора, но, видимо, я чем-то выдал себя. Хотя кого я пытался обмануть? Он за столько лет насквозь школьников без всякой магии видит. Да и взрослых, не намного хуже" — напрягшись, подумал я. Но Дамблдор продолжил: — А тот проступок, да-да, именно тот, о котором ты сейчас вспоминаешь, я могу тебе… просто простить.

Наверное, один только Мерлин знает, какие силы мне пришлось приложить для того, чтобы не только клубком хохота не покатиться по полу кабинета директора Хогвартса, но еще и удержать на лице подобающую моменту мину. Однако, каким-то невероятным чудом, мне это удалось. А то, что лицо перекривилось… Что по этому прочтешь?

Дамблдора подвело отсутствие привычной для него, как дыхание, легилименции и, как это ни парадоксально, гигантский преподавательский и жизненный опыт. Первый, профессорский, отчетливо сигнализировал ему, что сидящий перед ним студент боится, а значит — виноват, а второй — что ничего очень страшного я сотворить не мог. Пока еще не мог. А раз так, то можно, для лучшей фиксации заложенных мне в разговоре пропагандистских закладок, сделать очень запоминающееся на эмоциональном уровне "доброе дело".

Я подавил в себе очередной приступ смеха. На этот раз до меня дошло, что сейчас я могу получить практически официальное "отпущение грехов". Просто согласиться сейчас с Дамблдором. Повиниться: "Да — некоторая беда произошла. Виноват." Услышать в ответ "Мальчик мой, что же ты так. Впредь так делать не нужно…" И уйти с успокоившейся совестью, а потом на любом допросе, даже с веритасерумом, абсолютно правдиво с чистой совестью сказать: "директор знал и простил меня". Хотелось бы мне посмотреть на лицо Дамблдора, когда бы он узнал, что именно он мне сейчас прощает… Вот только такое развитие событий означает, что я признаю Дамблдора над собой, признаю его как некоторого "судию", имеющего высшее право судить и миловать. И тогда ни о какой в дальнейшем свободе или