Борьба Москвы за Прибалтику при Иване Грозном - Витольд Владиславович Новодворский

о продолжении перемирия, их государь, как государь христианский, щадя кровь христианскую, скорбя о смерти короля Жигимонта-Августа, и видя, что «христианская рука ущипок приимует, господари христианские изводятся без потомка и бесерменские господари размножаются», внял этой просьбе и приказал соблюдать по всем границам мир, хотя рать у него вся уже была наготове. Такое же расположение к Речи Посполитой государь их оказал после того, как «Бог поручил» ему и он Полоцк взял. По просьбе литовских панов, он далее Полоцка и сам не пошел и рати своей ходить не велел, хотя рати у него были тогда великие.

Теперь необходимо панам радам литовским и им, боярам московским, приводить государей своих к тому, чтобы между ними утвердилось мирное постановление. Но сделать это можно не так, как думают литовские паны. Та «грамота (писали московские бояре), что есте прислали к нам, именуючи опасною грамотою, не по прежнему обычаю прислана, чого николи не бывало, а издавна вам, паном радам и братьи нашей самым в ведоме, что господаря нашего послы и посланники наперед литовских послов не хаживали, а ходили за все литовские послы к господарям нашим, и вы бы, братья наша, новых причин чого николи не бывало, не всчинали». А потому «мы вас, братью свою, панов рад напоминаем для своего и вашего обычая, чтоб нам и вам, братьи нашей, всем с обе стороны, на такие дела смотрели, которые идут к покою христианскому и господаря своего Стефана короля наводили, чтоб господарь ваш с нашим господарем похотел добраго пожитья и послов бы своих ко господарю нашему неомешкаючи слал, по господаря нашего опасной грамоты, которые бы могли доброе дело постановить».

Эта грамота московских бояр была отправлена в Литву с гонцом Грязновым Шубиным[431] в конце февраля[432].

Таким условиям ведения переговоров Стефан Баторий, как победитель, подчиняться не желал. Он принимал московского гонца Елизара Благово в Гродне, куда прибыл по окончании варшавского сейма[433]. С Благово он послал к Иоанну грамоту, в которой заявлял, что так как Иоанн прежних его послов «с незвыклым и к доброй приязни непригожим постановлением отправил», и Иоанновы послы, которые являлись к нему, «ничего к доброму делу не становили», то вследствие этого посылать ему послов к Иоанну непригоже. Если же Иоанн хочет мира, то пусть он своих послов немедленно к нему присылает. Что касается предложения относительно обмена и выкупа пленных, то пусть в Москве рассудят, годится ли это делать во время войны[434].

Иоанн и после этого не перестал делать попыток отсрочить войну путем дипломатических пересылок, но характер этих сношений изменяется: он понижает сильно тон своих требований и желаний. Вскоре после того как в Москву возвратился Елизар Благово (15-го апреля), царь, посоветовавшись с боярами, отправил к Баторию нового гонца – дворянина Григория Афанасьевича Нащокина (23-го апреля). В грамоте, посланной с этим гонцом, царь жаловался на то, что перемирие со стороны Речи Посполитой не соблюдается: «Воеводы и державцы твои, – писал Иоанн, – чаем без твоего ведома, из Чечерска, из Гомля и из Мстиславля приходячи в наши украйные города, в Стародубский уезд и в Почепской и в Рославской, а из Орши и из Витебска приходя в Смоленской уезд и в Вельской и в Торопецкой и в Луцкой, многое розлитие крови христианской починили многижды воинским обычаем, а в Лиолянской земле нине пришедши, твои люди Матвей Дембинский с товарищами заняли место город Шмылтын и приходячи из Шмылтына твои люди на Псковские места и на Говейские и на Юрьевские, многие места повоевали и разлитие крови христианской починили»[435].

Иоанн опять повторял свое желание, чтобы Баторий присылал к нему послов, но вместе с тем дал Нащокину и такой тайный наказ. Если король, отказавшись отправить от себя посольство, будет готовиться к походу на Украину, тогда Нащокин должен испросить себе у короля частную аудиенцию и объявить, что царь пришлет своих послов, лишь бы только военные действия были приостановлены[436].

Между тем возвратился в Москву (30-го мая) Грязнов-Шубин, который привез с собой ответ панов литовских. Они говорили, что не видят, чтоб из переговоров вышел какой-нибудь прок. В московском государстве задержаны и даже в темницу посажены многие купцы, которые отправились туда ради торговли во время мира; при этом в казну московского государя отобраны их имущества ценностью свыше 200 000 злотых[437].

Нащокин исполнил свое поручение так, как ему было приказано. Так как Баторий и не думал отправлять послов в Москву, то московский гонец, согласно тайному наказу, объявил королю в частной аудиенции, что его государь соглашается прислать к королю своих послов под тем условием, что будет заключено перемирие и король не двинется дальше со своими войсками. «Пусть король ожидает послов в Вильне, так как и его предшественники всегда оказывали ту особую честь великим князьям московским, что послы их выслушивались только в столице или королевства польского, или великого княжества Литовского»[438].

Баторий смотрел на переговоры лишь как на стратегему со стороны Иоанна целью протянуть время сколь возможно дольше[439] и разузнать состояние противника[440], а потому он приказал сказать Иоанну, что уже готовится выступать в поход и предоставляет разрешение спора между ними на суд Божий. Но если Иоанн пожелает прислать к нему послов, то он примет их и во время похода, да это и лучше будет, так как послам придется совершить путешествие покороче[441]. После заявления Нащокина о том, что царь готов отправить посольство, Баторий согласился воздержаться на некоторое время от войны, назначил срок в пять недель (от 14-го июня) для приезда московским послам[442] и дал им проезжую грамоту[443].

Это время нужно было королю, чтобы окончить сборы на войну; он намеревался принять московских послов в лагере, очевидно, с тою целью, чтобы придать больше веса своим требованиям[444]. К искренности намерений Иоанна заключить мир он не мог питать доверия по совершенно основательным причинам. Во время пребывания Нащокина в Литве произошло событие, которое возбудило сильное подозрение в короле, что Иоанн присылает к нему гонцов с целью выведать положение его сил и вообще положение его государства; мало того, он убедился, что царь имеет даже замыслы, опасные для него самого и его государства.

Нащокин вошел в тайные сношения с литовским знатным паном Григорием Осциком, который начал пересылаться с Москвою еще во время безкоролевья 1574 года. Осцик обещал московскому правительству возмутить Литву, чтобы подчинить ее московскому царю, и даже убить при удобном случае короля. Изменник ловко обманывал при этом тех, кому он служил. Он подделал печати многих сенаторов, чтобы показать москвитянам, будто он действует в согласии с другими вельможами, и таким образом приобрести большее доверие к себе. Заговор был открыт, и Осцик вместе с своим сообщником, одним евреем, казнен[445].

Это обстоятельство было последним поводом, заставившим Батория вести переговоры с Иоанном о мире, ведя с ним одновременно борьбу, к которой он деятельно приготовлялся.

По окончании вального сейма в Варшаве Баторий через Гродну прибыл в Вильну, куда он созвал, будучи еще в Гродне, на 17-е апреля съезд из литовских панов рад, врядников земских и депутатов от литовской шляхты для обсуждения вопросов, касающихся предстоящего похода, безопасности Литвы и иных земских дел[446]. Съезд решил помочь королю, как и в прошлом году, не только деньгами, но и вооруженными отрядами, которые, очевидно, могли быть доставлены только людьми богатыми; шляхтичи мало состоятельные явились, конечно, только сами[447].

В приготовлениях к войне происходила задержка не только потому, что налоги собирались медленно, но также и оттого, что солдаты неохотно отправлялись в поход, «Многие из тех, – говорит историк, – которые были в первом походе, потерпев большой урон и лишившись лошадей и всего вооружения вследствие непогод и дурного состояния дороги, теперь слишком ясно представляли себе все тягости столь отдаленной службы и потому очень неохотно записывались в нее»; другие отговаривались недостатком времени[448].