Миг расплаты - Худайберды Диванкулиев (Дивангулыев)

Он очень был похож на отца, и это волновало Байджана. Смотрел на Куванча и видел Юсупа, каким он был в пятнадцать лет.

…Детство, воспоминания детской и юношеской поры — большое богатство. В самую тяжелую жару, когда ослабел, когда мучит жажда, глотнешь воды, и сразу легко становится на душе, тело наполняется силой.

Для человека уже немолодого воспоминания о счастливом времени детства — тот же освежающий глоток в полдневную жару, на седьмом небе от счастья чувствует он себя, пусть ненадолго, но и за это спасибо памяти!

Была тогда, давно, в их ауле дружная компания ребятишек — человек десять туда входило. Время военное, трудное, голодное. И вот ребятишки поклялись друг перед другом, что станут помогать старшим, хоть немного постараются облегчить их тяжелый труд. В свободное от школы время и по воскресеньям собирались в пески за дровами. По дороге — мальчишки есть мальчишки — подгоняя своих ишаков, устраивали гонки — кто кого обгонит.

Юсуп младше всех был в компании, а ишак, которого выпросил на вечер у соседей, длинноногий — вдвоем они всех остальных далеко позади оставили. Мальчишки завидовали ему, худенькому и легкому, этим и объясняли его победу, никто не хотел признать, что соседский длинноногий все-таки бегает быстрее остальных своих собратьев.

Потом всей ватагой пели песни. И тут уж никто из ребятишек и не тянулся быть первым, все знали, что у маленького Юсупа память самая лучшая, он никому не уступит; заводил он песню еще на окраине аула и продолжал до тех пор, пока не доберутся до места, в пески, — друзьям оставалось лишь подтягивать.

Как-то весной, когда еще только снег сходил и появлялась робко зелень, случилось неприятное: собирая ветви, ребята сильно устали, а когда решили перекусить, оказалось, что у них нет ни куска лепешки. Осел Джуманияза сорвался с привязи и уничтожил весь их запас.

Голодные и уставшие, ребята хотели даже отлупить Джуманияза, как хозяина виноватого ишака, да Байджан заступился, отговорил.

Вечером, так и оставшись голодными, возвращались домой. Выехали на окраину селения — донесся соблазнительный запах чурека. Уставшие дети увидели тамдыр, алеющие в нем угольки, женщину с ватной тонкой подушкой для выпечки хлеба. Потекли слюнки, с надеждой заблестели глаза.

Маленький Юсуп держался, держался, даже зубы стискивал, потом не вытерпел:

— Хочу чурек!

Байджан, не говоря ни слова, подъехал к тамдыру, остановился. Да храбрости не хватило попросить у женщины кусочек чурека.

— Эй, мальчик, погоди-ка! — окликнула женщина. — Что, проголодался? — голос ее был ласков.

— Да, наш чурек съел осел.

— Ай, тебе надо хороший подзатыльник дать — разве можно ишака кормить хлебом! Если так кормить животных, что же нам самим останется? — Женщина плеснула в тамдыр воды из деревянной чаши, чтобы умерить жар углей. — Ладно уж, возьми вот, отломи кусочек.

Байджана не нужно было уговаривать.

— Теперь скажи, только твой чурек съел осел?

— Нет, у всех ребят.

Женщина выпрямилась, протянула ему горячий еще хлеб:

— Вот, возьми, разделите между собой. Заморите червячка, пока доедете до дома.

Чурек ребята поделили поровну. А в следующее воскресенье, возвращаясь из такой же точно поездки за саксаулом, сложили каждый по охапке веток возле накормившего их тамдыра.

Тут из дома показалась и женщина. Увидела ребят, растрогалась:

— О, мои родные, стоило ли вам так беспокоиться, ведь и самим понадобится… нет, нет, соберите эти ветки, везите домой. Но вот среди вас есть хороший певец, в прошлый раз, я слышала, как звонко он поет… пусть он мне споет ту самую песню.

— Это Юсуп! Юсуп, давай спой, — загалдели ребята.

Юсуп смутился, потом все же запел.

Это была песня о солдате, который с фронта шлет привет любимой, о клятве, которую он дал перед народом. Чистый звонкий голос мальчика придавал словам песни особую нежность и доверительность, проникал в душу — поэтому слушать его было тяжело. Вокруг собрались женщины из окрестных домов, плакали.

— Вырастет, станет прекрасным певцом-бахши, — сказали они, когда Юсуп кончил петь, — а сам какой хорошенький.

Юсуп все больше увлекался песнями, и кончилось это неожиданно. Его мать Зухра, боясь, что если сын отдалится от лопаты, то может сбиться с пути, вообще запретила ему петь.

Юсуп не мог перечить матери, заменившей к тому же в семье и отца, поступил по ее желанию и больше ни разу не взял дутар в руки, не запел.

Когда он женился, его молодая жена Агагуль увидела на стене инструмент в чехле, спросила мужа:

— Вы играете на дутаре?.

Юсуп и рта не успел раскрыть, как мать ответила за него:

— Ах, невестушка, какая тут может быть игра, ты взгляни на его грубые пальцы, разве такая рука годится для музыки! Дутару нужны нежные, длинные пальцы!

— Я только потому спросила, что на стене увидела… — молодая женщина стеснительно опустила голову.

И снова Юсуп не успел даже слова вставить.

— Какой же туркменский дом без дутара, невестушка! — опередила его Зухра.

После этого никто больше в семье не заводил разговора ни о дутаре, ни о пении.

Через год у Юсупа родился сын. Минуло сорок дней после появления малыша на свет, в доме собрались родственники, соседи и знакомые — справили небольшой той.

Зухра осторожно сняла со стены дутар, протянула невестке:

— Отдай Юсупу в руки, пусть немного побренчит своему сыну в ухо.

— А если он не сможет…

— Ступай, делай, что тебе говорят.

Соседка, пришедшая поздравить с рождением сына, укорила:

— Ах, Зухра, твоя вина, что такой талант пропал.

Мать Юсупа промолчала.

Юсуп веселился с друзьями и сверстниками. Когда жена подала ему дутар, изменился в лице, погрустнел.

— Ну-ка; Юсуп, сыграй!

— Пусть дутар запоет соловьем!

Агагуль решила, что друзья просто подшучивают над Юсупом, и по-своему хотела выручить мужа:

— Эне[8] сказала не здесь играть, — и густо покраснела. — Сказала, чтоб вы побренчали над ухом ребенка.

Собравшиеся поняли, почему покраснела молодая женщина, решили снова вогнать ее в краску:

— Конечно, не надо здесь играть, сходи побренчи над Куванч-джаном, — выкрикнул кто-то из друзей Юсупа. Агагуль, улыбнувшись, вышла из комнаты.

Юсуп приблизился к своему малышу, который и не различал еще отца среди других людей, засучил рукава.

— Ну-ка, сынок, сыграй, как прежде, — попросила одна из сидевших в комнате старушек. Агагуль и это приняла за шутку — не могла представить себе мужа в роли бахши.

Две струны дутара издали первый звук. Маленький Куванч то ли не почувствовал эту музыку, то ли проголодался — сморщил личико, явно собираясь заплакать.

Огрубевшие пальцы Юсупа с трудом управлялись со струнами, однако вскоре дом наполнился музыкой.