Наука и общество - Пётр Леонидович Капица

выдвигаться русские, как Ломоносов. В дальнейшем развитии нашей науки характерной чертой было то, что более отвлеченные области научной работы развивались с гораздо бо́льшим успехом, чем экспериментальные отрасли знания. Безусловно, самую крупную дань в мировую науку внесла наша математика, которая завоевала себе уже давно мировую известность в лице Остроградского, Лобачевского, Чебышева, Ляпунова и Жуковского. На следующем месте стоят естественные науки, давшие таких ученых, как Мечников, Сеченов, Павлов, Федоров. Несколько слабее мы проявили себя в химии и металлургии, где из крупных имен мы можем назвать только Менделеева, Чернова, и, наконец, в области физики наше участие в мировой науке почти незаметно. Единственный ученый, который крупно проявил себя, – это Лебедев.

Такое ослабление нашего влияния на мировую науку при переходе от отвлеченного мышления к все более и более конкретным и экспериментальным наукам может иметь двоякого рода объяснение: первое – либо наш ум склонен более к отвлеченному мышлению, либо второе – то, что для экспериментальных наук необходима хорошая материальная база, которую старая царская Россия дать не могла. Последнее объяснение я считаю более правильным, так как оно подтверждается тем, что число крупных ученых как раз уменьшается с теми материальными запросами, которые ставила наука[10].

Физика, требующая более сильной аппаратуры и более организованных лабораторий, в старой Руси практически не существовала. Мечников добился успеха в своей работе, когда переехал работать за границу. Очень характерно для эпохи, что как раз перед войной [1914–1918 гг.], благодаря работам нашего крупнейшего ученого, академика князя Голицына – сейсмолога – наша геофизика заняла первое место в мире. Это было достигнуто благодаря созданию Голицыным собственного сейсмографа, замечательно выдуманного, но очень дорогого и сложного. Этот сейсмограф изготовил на свой счет князь на заграничных заводах. Конечно, не имея личных средств и этих возможностей, Голицын в старое время никогда не смог бы развить свою работу в направлении сейсмологии так успешно.

Также очень характерно для эпохи, что наиболее успешно металлургия развивается при таких военных учреждениях, как Артиллерийская академия, которые располагали гораздо большими ресурсами, чем полуголодные учреждения Министерства народного просвещения, в которых научные работники находились в заброшенном состоянии в старой царской России.

Следующая характерная черта для эпохи по отношению к ученым – это полное отсутствие заботы о людях. «Природе» было угодно создать человечество так, что крупные ученые, так же как крупные артисты и писатели, появляются в населении в чрезвычайно малом числе. По-видимому, нужны какие-то особые, очень редко встречающиеся отклонения в строении мозга человеческого для того, чтобы создать ученого. Вообще, даже в эпохи наибольшего расцвета науки никогда не наблюдалось, чтобы страна сразу могла бы выделить больше чем 10 крупных ученых, взятых вместе, по всем областям знания. И такие ученые, как, например, Иван Петрович Павлов, могут появляться в стране, по-видимому, не чаще, чем раз в 50–100 лет и, конечно, ту роль, которую такой ученый играет в развитии своей области науки, трудно достаточно высоко оценить. И нет сомнения, что он достоин самой внимательной заботы со стороны окружающих его, чтобы его работа могла развиваться более успешно, так как потеря такого человека является большим ущербом не только для страны, но и для мировой культуры.

Что же мы видели в старой Руси? Наш знаменитый физик, о котором я уже говорил. Лебедев, сделавший одно из самых важных экспериментальных открытий своего времени, доказав, что луч света, падающий на предмет, оказывает ничтожно малое давление. Но это давление можно ощутить благодаря гениально проведенным Лебедевым экспериментам. Несмотря на весь почет и полное его признание на Западе (он был почетным членом ряда [зарубежных] Академий), Лебедев не был пощажен и за свои либеральные взгляды должен был покинуть университет и свою лабораторию, где он вел свои замечательные работы. Нервное потрясение и преждевременная смерть – вот заключительный аккорд жизни одного из самых наших видных ученых.

История с Мечниковым не менее поучительна. Ему по тем же причинам пришлось покинуть пределы России, и он создал себе свою мировую славу как директор Пастеровского института в Париже, где провел все свои замечательные работы по физиологии. Можно почти с полной уверенностью сказать, что шлиссельбуржец Николай Морозов[11], не будь он отрезан от жизни, с его воображением и энтузиазмом, очень возможно, занял бы одно из первых мест в международной химии. <…>

Я думаю, что в будущем в Союзе главную роль предстоит играть таким экспериментальным наукам, как физика, химия, для развития которых особенно необходимо создать здоровую материальную базу и соответствующую обстановку. И изучение недостатков научной обстановки старого царского времени для этих наук показывает, что особое внимание следует обратить на следующие 3 пункта:

1. Здоровая материальная база для науки в виде лабораторий и институтов.

2. Тщательно организованная индивидуальная забота об ученом.

3. Тщательно организованный аппарат для отбора ученых сил из масс.

Чистая наука в Союзе теперь

Тогда как в царской Руси наука существовала сама по себе, оторванно от жизни, я уверен, что все согласятся с тем, что при социалистическом хозяйстве наука должна стать неотъемлемой частью всей социально-экономической организации страны. Мы должны себе мыслить непрерывную организацию, где чисто отвлеченная мысль через эксперимент, через использование вновь познанных явлений природы постепенно внедряется в жизнь и развивает культурную и материальную базу, на которых растет социалистическое общество. Итак, несомненно, чистая наука будет тем источником, в котором будут возникать все те идеи, которым суждено направлять и двигать социалистический рост страны.

Но не следует закрывать глаза на то, что с развитием чисто научной работы в Советском Союзе неблагополучно. Нет сомнения, что у нас наука сейчас еще не только слаба, но более слаба, чем во многих капиталистических странах, и даже более оторвана от жизни, чем там. Число научных работников очень велико. Число научных институтов, наверное, не меньше, чем во всем мире вместе взятом, но результаты в смысле развития чисто научной мысли очень мало ощутимы. И причина этого, мне кажется, не случайна, а очень глубока. Конечно, многое тут объяснимо еще некоторыми недостатками в материальной базе, вызывающих пагубную «халтуру» и совместительство, и несовершенством организации научного хозяйства, но эти причины мне кажутся второстепенными, а главную причину надо искать более глубоко.

Почему же сейчас чистая наука так оторвана от жизни и от страны и почему она так еще слаба?

Мне кажется, причина этого, безусловно, лежит в специфическом характере нашего периода реконструкции. Мы еще находимся в периоде, когда наша материальная культура догоняет западноевропейскую, и в этот период мы идем по пути подражательства. Характерным свойством подражательства является отсутствие необходимости оригинальных технических