Николай Кузнецов. Строптивый ставленник Сталина - Владимир Виленович Шигин

последующем… Всем неправомерным поступкам Сталина ведь есть какие-то объяснения. Они кроются в его характере (возможно, болезненном), фактах вражеской деятельности, вредном влиянии его окружения и особенно влиятельных лиц, причастных к репрессиям. Конечно, самым простым является свалить все только на „культ личности“ Сталина и после смерти всю вину возложить на него одного. Но я был в свое время удивлен заявлением Ворошилова, что он „не верит в виновность И. К. Кожанова“, как будто он не несет ответственности за его гибель. Я считаю опасным стремление всю вину свалить на Сталина, и совсем не потому, что боюсь приписать ему что-либо лишнее. Опасность кроется в том, что, обвиняя одного Сталина, мы можем не обнаружить многих других ошибок и не принять меры к их недопущению в будущем»[22].

* * *

Сигнал к массовым репрессиям прозвучал на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, где Сталин сделал доклад «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистов и иных двурушников». Фактически репрессии на флоте и в судостроении были начаты летом того же года, когда на совещании руководящих работников НКВД нарком внутренних дел Н. И. Ежов заявил, что, по мнению Сталина, «военно-фашистский заговор имеет ответвления и в руководстве Военно-Морских сил». Это стало сигналом к широким арестам и последующему уничтожению видных флотских начальников, включая наркомов ВМФ и командующих флотами.

При этом в связи со строительством Большого флота с июля 1937 по март 1939 года штатная численность командно-начальствующего состава ВМФ возросла с 9640 человек до 28 540, то есть почти в три раза.

Сразу же после пленума в Главном управлении кадров РККА был составлен список из 95 представителей комначсостава, включая семерых флотских руководителей. Это были те военачальники, кто активно поддерживал Троцкого в 1923–1925 годах, голосовал за его резолюции. Практически все арестованные флагманы дали показания о своем участии в деятельности подпольных троцкистских организаций.

С мая 1937 по сентябрь 1938 года в ВМФ были расстреляны, арестованы или уволены более 3000 человек. Пять раз сменилось высшее командование. Среди репрессированных в 1937–1938 годах было два последних начальника Морских сил, два первых наркома ВМФ и заместитель начальника ВМС — замнаркома ВМФ. Были арестованы и изгнаны с флота 8 начальников отделов и управлений центрального аппарата, 6 командующих и 5 начальников штабов флотов и флотилий, десятки командиров и специалистов более низких рангов.

Расстреляны были оба флагмана флота 1-го ранга (адмиралы) В. М. Орлов и М. В. Викторов. Из пяти флагманов флота 2-го ранга (адмиралов) расстреляны трое: И. К. Кожанов, Р. А. Муклевич и П. И. Смирнов-Светловский. Из 18 флагманов 1-го ранга (вице-адмиралов) репрессировано было десять. Из 41 флагмана 2-го ранга (контр-адмиралов) репрессировали 16 человек, из которых десятерых расстреляли.

Одним из первых был арестован флагман флота 1-го ранга В. М. Орлов. В своих прегрешениях он сознался очень быстро и начал давать показания, которые заняли сто страниц с перечнем большого числа участников заговора. Было ли его признание искренним раскаянием или бредом сломленного человека, неизвестно. Но так или иначе, массовые аресты командиров РККФ начались с показаний Орлова, и почти все арестованные по его списку подтвердили свое участие в заговоре. Самого его расстреляли 28 июля 1938 года.

Начальник Морских сил РККА флагман флота 1-го ранга В. М. Орлов. Осужден и расстрелян в 1938 г. Из архива журнала «Морской сборник»

Иначе повел себя Кожанов, некогда считавшийся любимцем Троцкого. Несмотря на все усилия следователей, он так и не признался в участии в троцкистском заговоре и не назвал ни одного имени. На фоне остальных флотских начальников, которые в первый же день ареста начинали строчить покаянные письма и составлять пространные списки соучастников своих «преступлений», Кожанов стоял до конца. Такое поведение вызвало уважение к нему даже у следователей.

Из воспоминаний Н. Г. Кузнецова:

В 1939 году в частной беседе К. Е. Ворошилов спросил меня, знаю ли я Кожанова. «Да, — ответил я, — он в течение трех лет во время учений плавал на крейсере „Червона Украина“, которым мне пришлось командовать». «Я не думаю, что он был врагом народа», — довольно определенно высказался К. Е. Ворошилов… чем просто ошеломил меня. Я был подчиненным Кожанова (командовал крейсером и не больше), а Ворошилов был много лет наркомом и его ближайшим начальником. Теперь он сказал, что не верит в его виновность, а мне казалось, что он знает обстоятельно, за что посадили Кожанова. Кому же, как не ему, твердо знать и ответственно сказать: «Да, он виновен, я в этом убежден». Или: «Нельзя сажать, пока не доказана виновность».

…Подумайте, как можно спокойно спать, когда сотни и тысячи его подчиненных были арестованы и он знал, что это неправильно. Пример, приведенный с Кожановым, убеждает меня, что он не только сомневался, как сказал осторожно мне, — был убежден в его невиновности… Я был поражен… откровенным признанием Ворошилова, что Кожанов не враг, когда Кожанова уже не стало! А ведь на совести Ворошилова не один Кожанов, а сотни[23].

Кузнецов постфактум ставит вопрос, который не решился задать Ворошилову напрямую. Совершенно ясно, что сам он ни на миг не усомнился в своем наставнике, но обозначать свою позицию все же не рискнул, даже когда нарком вызывал его на откровенность. Примечателен и другой разговор Кузнецова на эту тему — с Андреем Ждановым: «О многих руководителях флота говорили мы тогда. „Вот уж никогда не думал, что врагом народа окажется Викторов“, — сказал Андрей Александрович. В его голосе я не слышал сомнения, только удивление. Викторова, бывшего комфлота на Балтике и Тихом океане, а затем начальника Морских сил — я знал мало. Всплывали в разговоре и другие фамилии — В. М. Орлова, И. К. Кожанова, Э. С. Панцержанского, Р. А. Муклевича… О них говорили, как о людях, безвозвратно ушедших. Причины не обсуждались…»

Обсуждать причины было опасно, а во многих случаях и бессмысленно. В сплетении оговоров и самооговоров отличить правду от лжи было чрезвычайно непросто. А раскручивали маховик репрессий, как мы видели, сами флотские начальники.

Так, Панцержанский начал давать «чистосердечные показания» уже на второй день после ареста. Он назвал ряд фамилий, причем именно тех, кто давал показания на него. Подтвердив таким образом свое участие «в антисоветском военном заговоре», он был обвинен также в проведении «вредительской работы по занижению темпов боевой подготовки морских сил и ослаблению боеготовности флота». Военная коллегия Верховного Суда 26 сентября 1937 года приговорила его к высшей мере наказания.

Последний начальник Морских сил РККА М. В. Викторов после ареста написал два покаянных письма Сталину с просьбой лично выслушать его объяснения. Они остались без ответа — возможно, потому, что за