Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский

митингуют о необходимости дисциплины, командующий красуется перед подчиненными какими-то воззваниями и стишками, их коллективно зачитывают, сочиняют ответы, тогда как чего тут особенно рассуждать?! Ясное дело — вольница, партизанщина!

Сам В. Трифонов с юных лет развил в себе высшую дисциплину, весь нацелился на благо революции. Усилиями воли, если требовалось, мог отсечь и вытравить всякие излишние переживания, для пользы дела полностью слить себя с коллективом, раствориться в нем. Никогда и ни в чем не любил «выдвигаться», и, если вспомнить очерк Л. Рейснер 1919 года «Фронт», он даже в манере держаться на людях старался быть незаметным. И хотя тоже происходил с Дона, но давно уже отстал от тех мест, казачья театральщина и вирши Ф. Миронова не могли ему понравиться. Не потому ли комиссар и прихватил с собой эту сохранившуюся листовку со стишками командующего — вот до чего докатились!

В. Трифонов привык действовать быстро, решительно и мнения выносил окончательные, как топором рубил. Даже и тогда, когда дело касалось судьбы крупных личностей и целых воинских соединений. Уже 3 июля 1919 года он сообщал в письме А. А. Сольцу: «Меня хотят втянуть еще в одну авантюру — организацию Казачьей дивизии под командованием авантюриста Миронова». «Авантюру» и «авантюриста»… Оценка дана! У Миронова и миронов-цев комиссар пробыл всего две недели…

Словом, Фурмановым он не оказался. И это имело самые бедственные последствия. Доведенный до крайности продолжающимися проволочками с формированием корпуса, клеветой и травлей, Ф. Миронов предпринял те отчаянные и опрометчивые действия (в нарушение приказа самовольно повел корпус на Дон для борьбы с Деникиным), которые легли в основу сюжетной канвы романа «Старик».

И хотя позднее, после реабилитации в Политбюро ЦК РКП (б), поездки в Москву, встречи с Лениным, Ф. Миронов получил назначение командармом Второй Конной, сыграл виднейшую роль в разгроме войск Врангеля, был отмечен многими высшими боевыми наградами Советской Республики, некая тень самовольного поступка 1919 года за ним продолжала тянуться. И этим не преминули воспользоваться его враги: в 1921 году по злостным наветам он был арестован и убит в Бутырской тюрьме при невыясненных обстоятельствах…

С горьким мужеством исследователя повествует автор «Отблеска костра» и о том, как В. Трифонов не сумел также ни понять, ни уберечь от гибели народного вожака и первого организатора Красной конницы Б. М. Думенко (1888–1920)…

Хотя сам В. Трифонов прикосновения к судебно-следственному разбирательству над Б. Думенко не имел, однако же, как сказано в книге: «Реввоенсовет фронта — теперь это очевидно — поспешил, отдав приказ о немедленном аресте Думенко и штаба Сводного конного корпуса».

Арестованный по клеветническим доносам Б. М. Думенко томился в Ростовской тюрьме в ожидании суда. В книге приводится документ — запись разговора по прямому проводу между В. Трифоновым и С. Орджоникидзе в апреле 1920 года. В это время через Ростов проходила Первая Конная армия, направлявшаяся на Польский фронт. В ее составе находились и части, которые еще в январе 1920 года под командованием Б. Думенко нанесли решающий удар по Деникину, взяв столицу белого казачества Новочеркасск. В. Трифонов сообщал из Ростова: «Некоторый конфуз получился на параде 4-й дивизии третьего дня. На параде красноармейцы стали требовать освобождения Думенко, но более или менее скоро успокоились. Парад пришлось прекратить. Эксцессов, однако, не было. Конармия уже вся прошла через Ростов, и сегодня проходят остатки тылов. Беспокоиться нечего».

«Беспокоиться нечего»… 11 мая 1920 года Думенко был расстрелян… Судьба его очень сходна с судьбой Миронова…

Ложное обвинение в убийстве комиссара, стоившее Б. Думенко жизни, и инсценировка показательного суда над ним с «воспитательными целями», когда, по словам автора «Отблеска костра», трибунал фронта «поспешил… раззвонить „высокообщественное значение“ предстоящего суда; и решено было не заниматься такими „мелочами“, как детали и обстоятельства преступления», — эти факты также отображены затем Ю. Трифоновым в сюжетных поворотах романа «Старик».

(Можно говорить о двух этих прототипах, которые как бы спаяны писательской фантазией в образе Мигулина. Но, безусловно, личность и эпизоды биографии Миронова дали основной жизненный материал для создания образа…)

Приводятся в «Отблеске костра» и другие факты того же рода…

К примеру, 11 декабря 1920 года В. Трифонов направил председателю Дагестанского трибунала следующую телеграмму: «Чрез. комиссия города Петровска приговорила двух инженеров — Шатилова и Серенко — к высшей мере наказания за старые дела. Инженеры эти очень нужны как хорошие специалисты нефтяного цеха, и вырывать их из работы теперь совсем не резонно. Прошу этот вопрос рассмотреть с этой точки зрения и постараться сделать так, чтобы они вновь вернулись на свою работу…»

«Деловой тон этой бумаги, — повторю сдержанные слова критика, — от которой зависела жизнь двух человек, поражает. У В. Трифонова не возникает и тени нравственного сомнения: он думает прежде всего о пользе дела.

Документ здесь обнажает ту противоречивость характера и поступков В. Трифонова, о которой ничего не говорится в прямом авторском тексте»[6].

Выводы, что впрямую не сделаны или еще четко не сформулированы в «Отблеске костра», по-своему развиты затем прежде всего в романах «Старик» и «Исчезновение».

Конечно, многое из того, что высказано там, в самой общей форме было уже внутренне добыто писателем. Но автор еще держал это добытое про себя, наталкивая читателя на выводы подбором фактов и самыми краткими обобщениями, побуждая его к раздумьям и продолжая размышлять сам…

Только факты, только протоколы…

Характерно, что в первой журнальной публикации («Знамя», 1965, № 2–3) повесть печаталась в разделе «Публицистика и очерк» без обозначения жанра. А Ю. Трифонов откровенно признавался, что он и сам затруднился бы определить жанровую принадлежность им написанного и что его ничуть не заботит также кажущаяся произвольность композиции вещи; волнует лишь направленность развития и движения мысли.

«…В том, что написано ниже, нет стройности рассказа… — уведомлял Ю. Трифонов. — Я шел за документом».

В 60-е годы такие произведения, где литература, принимая на себя дополнительную роль, открыто участвовала и помогала в восстановлении исторической истины, незаслуженно забытой или до сих пор почему-либо сокрытой, называли — «поисковая повесть». Строки таких книг требовалось обеспечить разыскательскими хлопотами и гражданским мужеством автора не меньше, а порой, может быть, даже и больше, чем литературным даром и мастерством.

Так написаны, например, «Герои Брестской крепости» С. С. Смирнова — книга, положившая начало восстановлению доброго имени целой категории советских граждан — бывших военнопленных поры Великой Отечественной войны, долгие годы подвергавшихся безвинной политической опале, нередко узников и гитлеровских, и «колымских» лагерей.

Такая же, близкая по жанру «поисковая повесть», обращенная к эпохе гражданской войны, и «Отблеск костра» Ю. Трифонова.

Только протоколы… Отчего же все-таки настолько сверхсдержан писатель? Конечно, прежде всего это необычайная ответственность темы. Желание быть предельно доказательным при обсуждении общественно важных, животрепещущих проблем. Строгость